Читаем Жизнь в солнечном луче полностью

Потом Сергей рассказывал Андрею о местном аэроклубе. Собственно, аэроклуба фактически не было: были старый ПО-2, четыре планера незамысловатой конструкции — два ПАИ-6 и два А-2 — и шесть парашютов. Занималось в клубе всего человек пятнадцать. Андрей иногда думал про этих немногих — когда в поле его зрения попадали парившие над городом планеры или белые зонтики парашютов. Но все это его мало занимало: другое привлекало его, и он не понимал жизни в небе.

Сергей остановился возле добротного дома.

— Здесь я живу,— сказал он.— Спасибо, что помог. Я б тащился полдня. Зайдешь? — спросил он.

Андрей отрицательно мотнул головой, ответил:

— Подожду. Ты ж выйдешь?

— Попытаюсь.

Сергей толкнул калитку и исчез за забором.

Андрей сел на выбитый из мостовой булыжник. С горы, от Бабушкиной школы, было видно вокруг далеко-далеко. Солнце, забиравшееся в зенит, проложило поперек днепровских протоков солнечную дорогу — оно как будто удесятерялось многочисленными речонками. Андрей улыбался.

Сергей появился минут через двадцать.

— Смотри,— сказал Андрей,— какая солнечная дорога.

— У меня такое впечатление, что солнце для тебя — все.

— Почти все,— согласился Андрей.

Лицо Сергея показалось ему хмурым, раздраженным, хотя тот пытался скрыть свое состояние.

— Что ты?—спросил Андрей.

— А… мачеха. Все не так делаю.— Сергей вздохнул.— Я свободен до трех часов. Куда пойдем?

— Надо керосинчик занести домой. Хорошо?

— Конечно.

Они вернулись к керосиновой лавке. Но она оказалась закрытой. Бидона снаружи не было. Андрей пожал плечами, подумал, махнул рукой.

— Скажу дома, что керосинщик закрыл его в своей лавке. Ты не против?

— Как твоей душе угодно,

Сергей не захотел заходить в дом, где жил Андрей. Он только заметил:

— Знаю этот дом. Твой отец? Он оперировал мою мать. Только и он ничего не сумел сделать. Поздно было. Про него хорошо говорят.

— Я быстро, Сережа! — Андрей убежал в дом.

Его встретила мать.

— Как тебе не стыдно, Андрей?

— А что, мама?

— Керосинщик сам принес твой бидон.— Она подчеркнула вину Андрея.— Больной человек. И немолодой. Тебе не стыдно?

— Ну, конечно, стыдно. Но не сердись,— уговаривал Андрей.— Зато я познакомился с интересным человеком.

— Некрасиво, Андрей.

Он подумал.

— А знаешь, он это сделал с удовольствием.

— Что за новости!— возмутилась мать.

— Он же лечится у папы. Ведь папа его поставил на ноги!

— Папа, а не ты, Андрей. Некрасиво. В шестнадцать лет — не солидно. Я думаю, что такое не повторится. Ты обязательно попросишь у него прощения.

— Хорошо, мама. И полдня буду помогать ему качать керосин. Договорились? Я могу уйти?

— Твои каникулы, не мои. Делай, что тебе вздумается. Только, прошу тебя, не плавай в бурунах за пароходами.

— Но, мама!

— Прошу тебя.

— Сегодня — не буду. Будь спокойна. Не буду.— Он подумал.— Ты, конечно, не веришь?

— Не верю.

— Вот и хорошо. Пожалуйста, мне не верь.

Андрей выбежал на улицу. Сергей ходил вдоль забора. Как только Андрей появился, он пошел ему навстречу.

— Куда? — спросил Сергей.

— На Днепр,— ответил Андрей.— Скоро пойдет «Дмитрий Донской». Вот и поныряем в буруне. Есть что лучше?

Сергей вскинул голову вверх.

— Ну! — запротестовал Андрей.— Там что? Несет тебя, и все. А тут силенка нужна.

— Не будем спорить,— предложил Сергей.— У каждого свои привязанности. А их надо уважать. Согласен?

— Хорошо.

— Ради меня?

— А как бы ты хотел?

— Ради честности.

— Хорошо, ради честности.

Они пошли вниз, к Днепру, к речной пристани.

В первой половине лета на южную, приднепровскую Украину шли воздушные потоки с далекой Атлантики и южных морей, несли с собой теплые дожди, чаще всего — ливни. Зато во второй половине лета суховеи с востока, из донецких пыльных степей, и с юго-востока, с Азовского моря, превращали приднепровский край в раскаленный котел. Андрей любил именно вторую половину лета. Но Днепр приходил с севера, и в августе он нес уже холодную воду, ведь брал он ее где-то в далекой Смоленщине.

Андрей любил воду, и только ветреный, морозящий ноябрь заставлял его проститься — до весны — с днепровской водой, а в конце марта, едва Днепр освобождался ото льда, стосковавшись по воде, он бросался — всего на одну минуту — в мутный весенний поток.

Тогда еще не построили плотину в Каховке, и моря Каховского еще не было. Вся днепровская низина от Запорожья до Херсона — бесчисленное множество больших и порой совсем крохотных рукавов где-то широкой и полноводной реки — была занята знаменитыми днепровскими плавнями, скрывавшими в разное время разных людей — когда-то запорожских казаков, потом беглых холопов, потом партизанские отряды. Голубая и зеленая, со своими законами и своей погодой страна, край малярийных комаров, овощных богатств и рыбацкого раздолья.

На берегу, возле дебаркадера, на котором примостился речной вокзал, на зеленом склоне друзья застали приятелей Андрея. При виде Андрея некоторые из них повскакали со своих мест и замахали руками.

— Твоя команда? — спросил Сергей.

— Постоянной команды нет. Ты будешь?— спросил Андрей.

— Нет,— ответил Сергей и показал на ногу.

— Но ты можешь меня подождать?

— Подожду.

— И не сердись. Привязанности надо уважать,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Проза / Советская классическая проза