ЖИЗНЬ в стиле С

— Что будем делать?

Ждать, повторил Павел совет врача. Но, добавил спустя минуту, имей в виду, падла, если Надя умрет, я тебя лично удавлю.

— Только после того, как меня расстреляет непосредственное начальство, — горько вздохнул полицейский.

На рассвете Надин очнулась, попросила воды.

— Что, что он сказал? — не давая Павлу вымолвить слова, полез с расспросами «юрист».

Надин не ответила и отключилась снова. Через час доктор измерил пульс, удовлетворенно кивнул и сообщил, мадам стало легче, сейчас она просто спит.

— Просто спит? — переспросил Павел.

— Да. Но положение неопределенное. Возможно всякое.

— А нельзя мадам разбудить на минутку? Очень нужно. — «Юрист» умоляюще посмотрел на Матвеева.

— Нет, — отрезал тот. И добавил: — Идите отдыхать. — Видеть у постели жены этого настырного типа было невыносимо.

— Какой уж тут отдых, — получив отказ, полицейский плюхнулся в кресло, но, не усидев и десяти минут, снова ухватился за телефонную трубку.

— Есть результаты? Нет!

Пока Павел и «юрист» суетились вокруг Надин, Генрих выскользнул из парадного, заскочил в подъехавший автомобиль и скрылся. Наpужное наблюдение: два полноватых субъекта невразумительной наружности попытались догнать машину на пролетке, однако через два квартала безнадежно отстали и бросили бессмысленную затею. Нагоняй, устроенный «юристом» положение не исправил. Полиция не сумела изолировать Ярмолюка и потеряла контроль над бывшим агентом.

К чему это могло привести? К сговору, считал Матвеев, и гибели Надин.

План, разработанный охранкой, предусматривал два варианта развития событий.

Первый: Генрих добровольно объявляет о своей работе в Охранном Отделении и оставляет политическую деятельность. При этом он теряет ВСЕ! Власть. Собственноручно подписанное признание — это крест на любой общественной карьере.

Деньги. Полиции не обязательно выполнять данное слово. Арест банковских счетов — мера, способная удержать экс-главу боевой дружины от проявления ненужной активности на долгие годы. Жизнь. Ярмолюку придется скрываться от бывших соратников. У эсеров принято убивать предателей.

И напоследок: амбиции. Принять условия охранки значило признать полное поражение и капитулировать, что для тщеславного Ярмолюка было равносильно смерти.

В обилии минусов, в отсутствии плюсов, напрашивался логический вывод: условия полиции Генрих не примет. То есть не примет добровольно. Поэтому был разработан вариант номер два, подразумевающий силовое воздействие на Ярмолюка.

Центральный Комитет не мог проигнорировать обращение Надин. Во-первых, она была известной в партии персоной. Во-вторых, могла опубликовать дневники Люборецкого. Перед опасностью скандального разоблачения и дискредитации партии требование «сдать» главу боевиков казалось сущей мелочью. Потому, не приходилось сомневаться, Ярмолюка заставят сделать нужное заявление, заставят любой ценой.

Почти идеальная полицейская схема не учла одного: Генрих не стал выбирать меньшее из двух зол; а как натура творческая, создал собственное большое зло. Он закодировал Надин, подчинил своей воле и мог теперь в любую минуту оборвать ее жизнь мысленным приказом. Смерть Надин делала публикацию дневников неизбежной, это лишало требования полиции к Центральному Комитету всякого смысла и давало Генриху инструмент влияния на ситуацию. Теперь он тоже мог говорить с ЦК с позиции силы и выдвигать условия.

Сейчас, сбежав от охранки, где-нибудь на глубоко законспирированной квартире, Генрих, вероятно, торговался с ЦК. Что он требовал? Денег, гарантий безопасности — безусловно. Что еще? Судя по реакции «юриста», не исключалась, что Генрих пожелает остаться в политике. «И потеряет полмиллиона рублей сбережений в русских банках? — с этой мыслью Павел провалился в дремотное забытье, которое оборвал бой часов и удивление — уже полдень. За окном разливалась благодатная синь небес, ярким шаром полыхало солнце. Невзирая на ясную погоду на душе Матвеева было пасмурно.

Кресло «юриста» пустовало, жена тихо посапывала в постели. На бледном лице плясали солнечные зайчики. Один шаловливо скакнул со щеки на шею, юркнул между складок грудей. Павел не удержался и прикрыл проказника губами. И тот час отпрянул, одернул греховные мысли:

«Вот, кобелина, человеку плохо, а тебе одно подавай…»

— Пашенька, — сквозь сон пробормотала жена.

— Что моя хорошая?

Надин не ответила, она спала.

Стрелки часов перебирали деления круга, подгоняя бег времени. Павел гладил руку Надин, смотрел на серые тени под длинными ресницами, слушал спокойное дыхание. «Она просто спит» — твердил себе как волшебное заклинание. О том, что Надин спит уже двадцать часов кряду он старался не вспоминать.

Где-то в соседнем номере ярился от беспомощности «юрист». Он привез какого-то специалиста с чемоданом лекарств. Уверял, что тот приведет Надин в чувство. Однако доктор, всю ночь не отходивший от постели Надин, отрицательно покачал головой. Лучше не рисковать.