ЖИЗНЬ в стиле С

— Паша, остановись, — прошептала Надин одеревеневшими губами. Ей было жутко. Ей казалось, что Павел набросится и на нее.

Устав работать кулаками и каблуками, Павел присел на корточки, достал из кармана обрывок толстого шпагата, обмотал его вокруг толстой шеи Ярмолюка и потянул концы бечевы в разные стороны. Глаза Генриха полезли из орбит, из распахнутого рта вырвалось беззвучное сипение.

— Ты, думаешь, ты ее поймал в ловушку? Нет, хрен моржовый, ты сам в капкане. Ты просчитался.

Голос и движения Матвеева были совершенно спокойны, будто он вел светскую беседу в нарядной гостиной, а не убивал человека.

— Если с головы Надин упадет хоть волосинка — ты, падла, труп. У меня достаточно денег и возможностей, чтобы защитить жену. Понял, ублюдок?

— Паша… — снова попыталась вмешаться Надин.

— Он понял, господин Матвеев, — в дверном проеме возник «юрист» в сопровождении своих невыразительных помощников. — Но, к сожалению, не может ответить. Он задыхается.

Павел, не слушая, душил Генриха.

— Мне плевать на тебя и твою партию. Если ты тронешь Надю, я тебя урою. Сам не смогу — найму свору головорезов. Живым тебе не быть. Понял?

— Генрих Францевич, не сочтите за труд, кивните, иначе этот сумасшедший убьет вас, — внес ясность «юрист». Ярмолюк истово дернул головой. — Видите, милейший, как порой бывает? Кажется все учтено, схвачено, договорено. А тут появляется возмущенная общественность и ломает планы.

— Павел, прекрати немедленно. Пусти его, — Надин шагнула к мужу.

— Стой, где стоишь и молчи, — приказал он.

— Но…

— Павел Павлович, оставьте его. Не заставляйте меня применять силу, — голос «юриста» стал строже.

— Ты меня хорошо понял? — Матвеев отпустил концы бечевки, дал Ярмолюку откашляться, затем ухватил левой рукой за шею, а правой стал отвешивать одну за другой звонкие затрещины. — Сними с Нади свою поганую установку. Немедленно сними!

Ярмолюк, багровый от удушья, прошептал чуть слышно:

— Не могу. Мне надо успокоиться.

— Успокоиться? — Простые слова привели Матвеева в ярость. Он матерно выругался и принялся за Ярмолюка снова. Несколько минут «юрист» с умилением взирал, как огромные кулаки Матвеева впечатываются в физиономию Ярмолюка, как болтается из стороны в сторону голова Генриха, как кровавая юшка фонтаном выскакивает из расквашенного носа эсеровского главаря. Наконец, вдоволь насладившись красочным зрелищем, полицейский эмиссар, велел помощникам усмирить разбуянившегося фабриканта. Мужики оттащили Матвеева в сторону, помогли Ярмолюку подняться.

— Сними с нее установку, гад, слышишь сними! — вырываясь из железных объятий полицейских, хрипло заорал Матвеев.

— Я все сделаю, — покорно пролепетал Генрих.

— А как вы, сударь, намерены проверить его слова? — полюбопытствовал «юрист».

— Ни как, — отмахнулся Павел. — Я свое слово сказал, пусть делает выводы. Пока жив.

— Тогда не смею задерживать, — «юрист» кивнул на двери. — Формальности мы уладим и без вас. Правда, Генрих Францевич?

Вечером в гостинице полицейский устроил Матвееву выволочку:

— Как же вы, сударь, попали в квартиру?

— Очень просто, — признался Павел. — Купил у консьержа дубликат ключа.

— Пардон. Это Швейцария, а не Россия. Тут дворники не торгуют хозяйскими ключами.

— Я сначала предложил тысячу франков, а затем пригрозил убить. Привратнику некуда было деваться, он согласился как миленький.

— Ну и методы у вас, — посетовал полицейский.

— Не хуже ваших.

— Но Ярмолюк мог вас застрелить! Он всегда вооружен и открывает огонь без предупреждения. То, что вы живы — просто чудо!

— Чудо — так чудо, — пожал плечами Матвеев. — Я поступил, как должно было поступить, и не думал о последствиях.

Самодеятельность фабриканта, очень не нравилась «юристу». Но конец — делу венец. Победителей не судят. Операция завершена. Признание о сотрудничестве с Охранным Отделением и обязательство никогда не заниматься политической деятельностью Ярмолюк подписал. О чем еще толковать? Подробности дела? К чему они вам, Павел Павлович? Впрочем, извольте: Генрих консультировался с ЦК почти пятнадцать часов. В результате ему была обещана полная амнистия и полмиллиона французских франков.

— Здорово, — хмыкнул Павел. — Дорого себя мужик ценит!

— Эсеры поклялись забыть о существовании Генриха Ярмолюка. Он, в свою очередь, обязался не предавать огласке досье на членов Центрального Комитета.

— У него и досье имелись?

— Естественно. Собирать компромат друг на друга — обычная партийная практика. Еще вопросы есть?

— Что ждет Надин? — спросил Павел и стиснул кулаки.

— Вы достаточно вразумили Ярмолюка, — предположил «юрист». — Будем надеяться, что он сдержит слово. У нас же к Надежде Антоновне претензий нет. Пока, во всяком случае.

— И не будет впредь. Я позабочусь об этом сама, — вмешалась молчавшая до того Надин. — Я не собираюсь быть заложницей ни ваших планов, ни козней Ярмолюка, потому сделаю немедленно заявление в газете, что любые публикации от моего или Прохора Львовича имени являются провокацией.

— Но позвольте, — полицейский недоуменно вскинул брови. — А ваша безопасность?