ЖИЗНЬ в стиле С

Таня стремительно поднялась и, слегка прихрамывая на опухшую в щиколотке ногу, направилась в кабинет Рощина. Ступени, с которых она катилась кубарем в мае, сейчас в июле, казались ступенями на эшафот.

«Не хочу лгать, не хочу лицемерить, не хочу убивать ребенка… — маршевым порядком утверждались истины. Переступая порог, Таня выпалила сразу:

— Андрей, я должна с тобой поговорить.

Рощин готовно оторвался от работы. Уперся взглядом в обтянутые футболкой мягкие полусферы груди, почувствовал, как руки в невольном порыве тянутся к красивым бедрам. Поздний визит, особенно после игривой болтовни в машине, мог стать прелюдией к сексу. Однако закушенная губа, сжатые кулаки, взволнованное лицо не предвещали романтики. Скорее предупреждали о новых испытаниях.

Таня вздохнула глубоко и начала:

— Андрей, только, пожалуйста, не перебивай, мне и так не легко. Я беременна. Наверное, беременна. Это твой ребенок. Потому, что никого кроме тебя у меня не было. Ты можешь не верить мне, но должен знать: я могу родить тебе ребенка.

Рощин невольно отшатнулся.

— У меня не может быть детей, — процедил сквозь зубы.

Таня повела нервно головой.

— Если бы я чувствовала за собой вину, то нашла бы выход из ситуации. Но я не могу, без твоего ведома, пойти на аборт. Понимаешь, не могу! Не имею права!

— У меня не может быть детей, — повторил Рощин с брезгливой интонацией.

— Ты считаешь меня шлюхой и обманщицей? Пожалуйста! На здоровье! — сорвалась на крик Таня. — Но имей в виду: это твой ребенок. Твой! Если он тебе не нужен, скажи слово и его не станет.

— Извини, Таня, мне надо работать. Хочешь рожать — рожай. Не хочешь — не надо. Только не ври, не убеждай меня в невозможном. Я взрослый мальчик и знаю, как устраиваются разные делишки.

— Андрей, я не обманываю тебя, хотя не знаю, как это доказать. Но я не желаю доказывать. Я не навязывалась тебе раньше, не собираюсь делать это впредь. Мне нет смысла и необходимости лукавить. Напротив: своей откровенностью я могу разрушить наши отношения. И пусть. Я не желаю строить счастье на лжи и подлости. Не могу ради своего спокойствия и комфорта убить твоего ребенка.

Пламенная речь завершилась стремительным бегством. Хлопнула дверь, дробные шаги пересчитали ступени. Рощин усталым жестом провел по лицу. От напряжения дрожали пальцы.

— Ну, что ты творишь, разве можно так? — пробормотал он, поднимая глаза на портрет надменной модницы. Закинув ногу за ногу, выставив кокетливо острые носки туфель, она пристально вглядывалась в глаза своего почитателя. — Я ведь ее люблю.

Красавица, не разменивалась на ответы, молчала, не спешила убеждать и утешать, лишь щурилась многозначительно да презрительно сжимала губы. Что хочу, то ворочу, могла бы сказала, и отчетом не обязана. Рощин подошел к портрету поближе, жалобно пробормотал:

— А вдруг, правда? Бывают ведь чудеса на свете? Правда, бывают?

РОМАН

«Милая моя, Наденька! Очень рад, что ты смогла вырвать Олю из когтей революционных проходимцев. Это серьезная, решительная победа. Однако, боюсь, Ярмолюк не оставит тебя в покое. Похоже, кто-то из твоих бывших любовников соскучился и в обмен на очередной мешок долларов требует свидания». — Надин закусила губу от огорчения, мнение Люборецкого совпадало с ее собственным. — Других причин так настойчиво «беспокоить» тебя я не вижу. Террором ты не займешься, для рутинной работы есть рядовые функционеры. Не зная твоих планов на будущее, не смею давать советы. Поэтому, пожалуйста, напиши подробно о своих настроениях».

«Я никогда не вернусь к эсерам. Никогда не буду заниматься, тем чем занималась, — вывела Надин на чистом листе бумаги. — И никто меня не заставит делать то, что я считаю низким и мерзким. Однако в моей безусловной позиции существует слабое место. Я не хочу, чтобы Паша знал, как я добывала для партии деньги».

— Ты что-то скрываешь от меня? — Павел вошел в комнату и Надин стремительно перевернула письмо вниз лицом.

— С чего ты взял? — она почти честно удивилась.

— Оставь свои уловки. Ты передала Люборецкому запечатанное письмо. Свое он на моих глазах упаковал во второй конверт. Теперь ты пишешь новое послание, и снова прячешь его от меня. — Павел указал рукой на белоснежную чистоту листа на письменном столе. — Объяснению этому может быть два. Первое, вы полагаете, что я имею обыкновение читать то, что мне не адресовано. Второе, ты не хочешь, чтобы я что-то знал.

Надин сокрушенно покачала головой. Ох, уж этот Матвеев со своей наблюдательностью и логичностью!

— Милый, не преувеличивай. Я, безусловно, тебе доверяю и ничего не таю. Но мы с тобой когда-то договорились: партийные дела тебя не касаются.

— Да, но только в том случае, если твоя партия не затрагивает мои интересы. А она ведет себя предерзко. Попыталась вовлечь мою дочь в террор. Не дает моей жене покоя. Я ведь вижу, ты вся нервах. Что у нас не в порядке? Если Оля в безопасности, — на всякий случай Павел сплюнул три раза через левое плечо, — из-за чего ты беспокоишься?

— Есть повод, — с тяжким вздохом призналась Надин.

— Какой?