Жизнь во благо Родины

– Слава, помолчи, – строго рубанул фронтовик, да, характер у деда отменный. – Нас не любят вспоминать, да? Вон, у какого-то писаки читал, даже сердце прихватило, что политработники только мешали да заградотрядами командовали! Гад.

– Действительно, гад, – поддержал я. – Так уж получилось, что я до сих пор не встречал таких, как вы, и очень рад этой встрече, – начал я, но старик меня прервал.

– Ты думаешь, я напрашиваюсь? – ехидно так, но беззлобно спросил ветеран.

– Нет, вы говорите о наболевшем, и я вас прекрасно понимаю. Если вы не против, у меня есть предложение.

– Это какое, написать обо мне? Не надо.

– Вячеслав, – обратился я к сыну ветерана, – вы не могли бы показать моим жене и дочери город? Погулять? Мне нужно поговорить с вашим отцом.

– Конечно, я все здесь знаю, покажу хорошее кафе-мороженое, хотите? – Вячеслав обратился к Кате.

– Пожалуй, с удовольствием. Вы нас извините? – Катя посмотрела на ветерана.

– Идите, девочки, идите, Слава покажет вам наш старинный городок, погуляете. Устанете, приходите отдохнуть.

Мы остались вдвоем и минут десять просто смотрели друг другу в глаза. Честный человек всегда смотрит прямо и открыто, и метод сработал.

– Я нагрубил, да? – чуть отвел глаза фронтовик.

– Нормально, – махнул я рукой, – то, о чем вы говорите, имеет место быть. Так уж получилось, что мне тоже рассказывали о некоторых нерадивых политработниках. Но это были единичные случаи. Думаете, я не знаю, как в первые дни войны политруки собирали разбегающихся и обосравшихся вояк, чтобы вернуть в окопы? Да прекрасно понимаю и о многом знаю. Война штука страшная, не каждый может стерпеть и выстоять, люди всякие бывают. И это совершенно естественно, человек такая скотина, что очень не хочет умирать. А вы и такие, как вы, обязаны были стоять и держать строй, на вас равнялись.

– Ты говоришь так, как будто тебе лет пятьдесят, – заметил внезапно фронтовик и сверкнул здоровым глазом. – Я с первого дня на фронте. Находился в части возле границы, партия послала укреплять советскую власть в рядах вооруженных сил. Тогда много слухов было о войне, а у нас был приказ не поддаваться на провокации. Ты прав, людишки разные есть. Вот и там многие боялись, но большинство все же верили нам и слушали. И да, мне тоже приходилось поднимать людей в атаку, когда казалось, что конец близко. Легли, и никак не заставишь встать, а мины рвутся, нельзя лежать. Грохнула, вскакивай и хоть пару шагов, но пробеги…

Слава с моими девчонками вернулись лишь к пяти часам дня. Девчонки выглядели довольными, дочка бросилась рассказывать мне обо всем, а Катерина лишь ухмылялась. Я даже не заметил, как день прошел, настолько увлек меня рассказами о войне этот фронтовик.

– Кать, мне надо с ним поработать, хочешь обижайся, но надо. Судьба у него… Не дай бог такое пережить. Ты не заметила, китель в спальне на стуле висит?

– Нет, не заметила, а что такое?

– Он Герой Советского Союза, старший лейтенант, наград столько… Я охренел, когда узнал, что войну он закончил в сорок третьем. Тогда ведь не особо награждали, а у него все ордена и медали – боевые. Знаешь, почему звание невысокое? Потому как честный он и служил на совесть, а таких не любят. Душа у него болит, выговориться нужно. Я должен его выслушать, а потом мы с тобой напишем такую бомбу о нем и таких, как он…

– Ты чего меня отозвал, думал, я не соглашусь, что ли? Да работай на здоровье, что я, не понимаю? Только надо придумать, где жить пока?

– Я с сыном его сейчас переговорю, решим проблему.

И решили, блин. Ветеран категорически отказался нас отпускать на ночь глядя.

– Вы что, детки, очумели, что ли? Мы с сыном вдвоем живем в трех комнатах, неужто места мало? Возражения не принимаются, всё! Слава, сообрази ужин! – Ух, раздал приказы старый вояка. А сын, хоть и взрослый, да к тому же милиционер, слушается отца беспрекословно.

– Слав, покажи, что и где Катерине, она приготовит, – я подмигнул жене, а она в ответ закрыла и вновь открыла глаза, согласившись и успокоив меня. Этот ее жест всегда любил, он словно говорит: «Я все знаю, делай свои дела!»