Жизнь волшебника

– Ну, всё, всё, – останавливает его отец, – нашёл, где зубы скалить! Мы тут не дома, поди.

Вишь, люди пялятся на тебя.

Сытые после столовой, они уже так, от нечего делать, сами по себе, будто праздно отдыхающие

в городе, заходят ещё в несколько других, уже неинтересных, магазинов и снова идут к знакомому.

А тот, оказывается, и утром был дома, когда они приходили: отсыпался после ночной смены.

– Тарабанили бы как следует, – говорит он, – а то, наверное, поскреблись едва-едва, да и

подались… Твой что ли? – спрашивает он про Ромку.

– Мой, мой, – подтверждает Михаил, взяв сына за плечи.

– Ну, вы прямо-таки, как негатив, – замечает знакомый, которого зовут Константином, – один

чёрный (всё же не зря тебя Огарышем зовут), другой – беляк. А ведь точно, вроде бы, твой –

вырос-то, я его и не узнал.

Не одного Константина удивляет факт их яркой несхожести. Отец, кроме того, что попросту

чёрный, имеет ещё и прямо-таки сажевую родинку на подбородке, а сын – белобрысый, со

светлыми глазами и ресницами.

– Да уж какой выстругался, – смеясь, говорит Михаил: его и впрямь не обижают и не удивляют

такие вопросы. – А ничего, пусть я – Огарыш, зато он как огонёк.

Приходится ещё и тут чай пить. Взрослые обсуждают скучные сельские новости: Константин

знает Пылёвку, потому что часто ездит туда рыбачить. Рыбалка-то и связывает их с Михаилом.

Ромка тут же, на кухне, обнаруживает в углу какие-то железки и принимается исследовать это

сокровище. Больше всего удивляет большая проволочная катушка. Уж до чего блестит она,

переливается!

– Гляди-ка, сидит, колдует чего-то, – улыбаясь, шепчет Константин, у которого никогда не было

детей.

– Да уж, любопытный, как не знаю кто, – вроде как извиняясь за него, говорит Огарыш.

– Да ничо, ничо, пусть себе.

– Смех сказать, – шепчет и Михаил, подкупленный теплотой в голосе хозяина, – знаешь, кем он

хочет стать?

– Электриком что ли?

– Мелко пашешь, – говорит Огарыш и вовсе шипящим голосом, – не электриком, а каким-то там

волшебником…

– Кем-кем? – ещё более тихим, изумлённым шёпотом, спрашивает Константин. – Да как же это?

– Ну, ты же слышишь, по радио всё эту песню поют «Просто я работаю волшебником».

– А, Марк Бернес…

– Во-во. Так вот он как услышит её, так и сидит, не шелохнётся, только губами шевелит. Всю

песню наизусть знает. Слышу, как-то затаился за ширмой, что-то там мастрячит себе и под нос

напеват. Ни одной песни не знат, а эту выучил. А то как-то раз спрашиват: «Папа, а как это можно

жизнь учить не по учебникам?» А я и сказать чего не знаю. Говорю: «Ну, как, как? Живёшь вот

просто так, да и всё». А он тогда: «А как же её тогда можно по учебникам учить?» А я чо, учил? Я

чо, знаю? Насочиняют всякой всячины, токо ребятишек с толку сбивают. Да он ещё у матери всяких

её чудес нагляделся. Один раз, слышь, насмелился и спрашиват у неё, где на волшебников учат. А

та, дура, возьми да засмейся.

– Действительно дура, – сочувственно соглашается Константин.

– А почему это дура?! – вскидывается Огарыш уже без улыбки, мигом слетевшей с лица.

20

– Так ты же сам сказал.

– Я?! А, да я это так, к слову, – успокаивается Михаил.

Константин ещё несколько секунд сидит, словно за чем-то завороженно и с удивлением

наблюдая в самом себе. Потом, подавив и без того тихую улыбку, поворачивается к маленькому

гостю.

– Слышь, Рома, – говорит он, – возьми эту катушку себе. Бери, бери, тебе пригодится, а у меня

ещё есть.

Ромка просто не может передохнуть от радости. Такое приобретение! Это что за день сегодня

такой! Уж он-то знает, куда приспособить эту проволоку. И он тут же принимается перематывать её

в отдельный моток: если своё, так надо же к своему как-то руки приложить.

Но перемотать успевает лишь половину. Отец встаёт из-за стола, берёт мешок с запчастями и

фотоаппаратом – пора шагать на автостанцию.

По улице Ромка, кажется, не идёт, а летит на валенках в подкрылках. Ох, уж эти новые валенки!

А фотоаппарат – это чудо машинка, которой он карточки делать будет! А проволока, которую он

сегодня вечером домотает дома! Сколько фантазий по поводу всех сегодняшних приобретений!

Быстрей бы теперь со всем этим домой из такого чудного, щедрого города! Отец же плетётся себе

что-то еле-еле. Ещё и за руку взял, так что валенки приходится нести с одной стороны. Ромка

постоянно заглядывает вперёд: да где же она, эта автостанция? Идут они долго, всё кругом

незнакомо, потом заворачивают за угол и вот она – автостанция. С вывеской и со скамейкой у

крылечка – теперь уж совсем рядом. Ну, уж тут-то не заблудишься! Добежать бы до скамейки да

подождать там отца. Вырвав свою ладошку, он потуже перехватывает валенки под левой рукой и

косо, изображая истребитель, перегруженный на одно крыло, пробегает мимо капота стоящего у

обочины автобуса и вдруг – прямо под колёса другого!

И Михаил всё это видит. Видит тот пустой автобус, круто и лихо заворачивающий во двор

автостанции, видит Ромку, бегущего прямо на него, видит, как от удара бампером его сынишка,

свернувшись комочком, отлетает вперёд, как разлетаются по дороге его новые валенки, как