Жизнь волшебника

оценивающим взглядом. А там, как ни приглядывайся, всё равно смотреть не на что. И куда он

только суётся со своей круглой, как арбуз головой, с огромным ртом, со сплюснутым на пол-лица

носом? На заставе Витьку называли Муму. Правда, не из-за внешности. Допустимо ли быть

проводником служебной собаки, носить фамилию Герасимов и не зваться при этом Муму? Для

сослуживцев это было бы непростительным: зря что ли Тургенева-то в школе проходили? Весёлый

Витька на Муму не обижался, иной раз сам шутливо подтявкивал и этим обезоруживал всех.

Романа на заставе звали Блондином, но как-то с оттенком иронии: мол, ах-ах, какие мы из себя. И

всё это лишь из-за того, что под ярким солнцем пустыни его чуб стал совершенно светлым, а лицо

– коричневым, ещё более усилив его «блондинчатость». Но Роману, конечно же, больше нравится

своё второе прозвище – Справедливый. Это, пожалуй, уже не прозвище, а статус. Оно появилось,

когда он уже был «дедом». Так прозвали его солдаты первого года службы, а одногодки

посмотрели, прикинули и решили, что, конечно, Блондин-то он Блондин, а по сути – и впрямь:

Справедливый. Так уж выходило, что многие общие разговоры почему-то заканчивались его

репликами. Он посидит, послушает, а потом выдаст своим спокойным, густым басом какую-нибудь

единственную фразу, после которой и говорить уже не о чём. Всё – «базара» нет.

Странное ощущение испытал Роман, впервые услышав своё новое прозвище. Казалось, он

даже как-то по-новому осознал себя, будто оказавшись в некой рыцарской чистой, до скрипа и

хруста накрахмаленной рубашке. И это ощущение закрепилось навсегда. А ведь прозвище-то, по

сути, куда точнее имени. Возможно, это и есть настоящее, уже заслуженное имя. Какие меткие

прозвища у людей в его родной Пылёвке! Уж там прилепят так прилепят – не оторвёшь и не

отвертишься. Потому что точно. Ещё в детстве, после одного трагического происшествия,

случившегося с ним, Роман обнаружил в себе умение видеть некоторых людей в цвете. Не раз

думая об этой своей способности, он решил, что ощущение цвета возникает у него непроизвольно,

как некое общее впечатление от того, что человек говорит, как говорит, что делает, как двигается, и

от всего прочего. Конечно, разноцветность людей в толпе не различишь. Для того, чтобы

воспринять человека так необычно, надо сосредоточиться, подключить особое восприятие,

взглянув на него с точки зрения цвета. А вот осмысливая своё новое прозвище, Роман понял, что

на человека можно смотреть ещё и с точки зрения его настоящего имени. Окинул кого-нибудь

таким вот общим взглядом и понял его образ, его настоящее имя.

Витьке, убежавшему к проводницам, стоит теперь даже посочувствовать: было у человека

хорошее настроение, так нет, надо куда-то лезть и обязательно его испортить – получит сейчас от

ворот поворот и вернётся, почёсывая свою «тыковку». Вздохнув, Роман запрыгивает на мягкую

полку, ворочается, повыше устраивая голову. Полка коротковата – не вытянешься, сто восемьдесят

сантиметров роста здесь не умещаются, ноги упираются в стенку. Ну да ладно, зато можно

полежать и подумать. Только вот с мыслями туго. Ах, как хочется тоже к этим девчонкам! Но как, о

чём с ними говорить? Прийти к ним и снова тупо мычать, как совсем недавно на скамейке? Ой, но

этот-то чудило что им сейчас заливает?!

Витька прибегает минут через двадцать: взбудораженный, улыбающийся во весь возможный

диапазон и, просто сдёрнув его с полки, тащит в начало вагона.

– Не трусь, деревня, – свысока говорит он, отчего-то вдруг резко начав разделять их

происхождение, – веселее поедем.

Роману даже смешно – ах, как быстро всё меняется на «гражданке». На заставе, где он был

Справедливым, никому и в голову не приходило с насмешкой кивать на то, что он деревенский.

Впрочем, там это и смысла не имело – деревенских на границе больше половины.

В купе у девушек очень уютно, на полочках – ажурные салфеточки. Витькин успех просто

4

необъясним. Рот постоянно до ушей, да что до ушей – от такой улыбки и уши к затылку сдвинуты.

Нос и вовсе расплюснут, как у селезня, глаза – щелки с блестящими шариками-огоньками.

Впрочем, наверное, это вид вполне счастливого человека, едущего домой после завершения

важного дела. А тут ещё такие девушки! Его хочется даже предостеречь, чтобы он не возомнил,

будто вся жизнь будет такой.

Оба пограничника сразу же отдают предпочтение одной – Любе. Вторая проводница – Наташа -

из-за обручального колечка на пальце автоматически выпадает из их поля зрения. Люба спокойна,

рассудительна, внимательна. Хозяйничая и встречая ребят, словно давних знакомых, она с

улыбкой накрывает на крохотный столик, и ребята, уже умеющие смотреть на жизнь трезво и

практично, тут же отмечают её хозяйскую ловкость. Вот Люба берёт нож, кладёт на доску длинный

и кривой, как бумеранг, огурец. Потом звучит что-то похожее на чуть замедленную автоматную

очередь, и огурец распадается на тонкие, ровные кружочки. Солдаты даже робеют оттого, что,

оказывается, их сверстница может быть уже настоящей хозяйкой.

Говорят они, конечно, только про службу, вспоминая всё смешное, и выходит так, что служба их