Тамара Максимовна огорчённо всплёскивает руками, и, словно ища поддержки, смотрит на
мужа.
– Ах, вот оно что! – обрадовано восклицает Иван Степанович и солидарно жмёт Роману руку, –
я-то думаю, чего это он сник? Что ж, я рад за свою дочь. Кажется, она встретила настоящего
мужчину. Значит, ты говоришь, раньше так было? Что ж, разговор вполне мужской. И я объясню
тебе по-мужски. Дело тут не только в тебе и в твоих принципах. Ты же видишь, что у Ирины
имеется, можно сказать, существенный довесок, – Иван Степанович кивает в сторону внука.
– Папа, – уязвленно встревает Ирэн, – ну как ты можешь так говорить!
– Молчать! – прикрикивает вдруг Иван Степанович. – Отец знает, как надо говорить! – Он
смотрит сначала на одну, а потом на всякий случай и на другую женщину, и они опускают свои
синие глаза. – Так вот, – продолжает он, – мы как родители хотим, чтобы всё у вас было хорошо. И
именно поэтому, уважая твоё мужское самолюбие, предлагаем за дочерью ещё и квартиру. И ты
должен это принять.
– Ничего себе! – снова вмешивается Голубика, но с нотками сдерживаемой радости. – Прямо
домострой какой-то.
– А ты как хотела?! – снова повышает голос взволнованный Иван Степанович. – И нечего отцу
перечить!
Роман теряется вконец. Сказать ему больше нечего, и получается, что он согласен по всем
статьям.
Когда после длинного чаёвничания с такими разговорами и фантастическими решениями Роман
собирается уходить, Тамара Максимовна придерживает его в прихожей.
– Так ты, может быть, и переночуешь у нас? А то, гляди, снова на нелегальное положение
перейдёшь…
– Да нет, мне нужно сегодня обязательно в общежитии быть, – теперь уже легко обманывает
Роман, – мастер наказывал ребятам кое-что передать…
– Я провожу, – говорит Голубика, вытесняя мать из прихожей.
Она накидывает пальто и выходит с Романом в подъезд. Уже оказавшись за дверью, они стоят и
смотрят в глаза друг другу.
– Ну, ни фига себе! – только и произносит Роман. – Что это было такое?
– Я видела, как ты боялся, – отвечает она, – только шутки тут нет. Для меня всё это тоже было
шоком, но я сказала себе: «Не бойся и хотя бы раз в жизни прими решение сразу. Иногда именно
так и надо поступать». И приняла. Вот.
Она стоит,
мурашки.
– Ты придёшь? – спрашивает она.
– Приду.
– Тогда ступай. Поздно уже. Все остальные вопросы – потом. А с другой стороны, подумай. Ты
можешь просто не прийти, и всё.
Из подъезда Роман вылетает, как на крыльях. Вот это да! Ждал чуда?! Вот и дождался! Пусть ни
у кого в жизни такого не бывает, а в твоей – всё возможно. И ты в это поверь! В голове всё
постепенно приходит в порядок. Судьба, свершившая своё дело, откатывается волной, оседает и
превращается в обыденный жизненный наст. Однако, куда свернёшь теперь с того пути, который
она задала? Никогда раньше Роман не задумывался над тем, что ведь, по сути-то, приход всякого
большого чувства – это и есть прилив Судьбы: первый, последний или очередной – уж как кому
повезёт.
79
Постояв немного в раздумьях, он возвращается в подъезд, чтобы запомнить номер квартиры. А
потом на остановке, где они с Голубикой два с половиной часа назад очутились с какой-то нелепой
трубкой, замедляется снова. А ведь тут как будто есть ещё одно фантастическое совпадение.
Когда-то, расставшись с Ирэн на остановке, они на остановке и встретились. Только одна
остановка была в Пылёвке, другая – в Чите. Конечно, по сути-то это совпадение совершенно
натянуто, однако в горячем воображении Романа действительность уже гнётся, плавится,
изменяется: жаркий летний пылёвский день перетекает в серый зимний вечер, автобус
трансформируется в троллейбус, село – в город. Просто между той и этой остановками
выстрижено время, как случалось иногда с плёнкой напившегося в кинобудке дяди Володи
Макарова. И Романа потрясает новое осознание чуда! Это же невероятно: вот так сходу, в два с
половиной часа жениться на той, с которой однажды без всякой надежды простился навсегда!
Может быть, это один из снов, в который заглянула его синеглазая принцесса Голубика? Задремал
в троллейбусе, ещё не доехав до остановки, вот и пронеслась в голове эта нереальная фантазия,
эта странная двухчасовая петля, как нить, случайно выдернутая из свитера… А теперь, когда
троллейбуса нет, пора бы и проснуться. Но дальше-то просыпаться некуда: это уже и есть
реальность! Случившееся событие столь велико и невероятно, что даже страшно – а вдруг теперь
по всем законам суконной обыденности произойдёт нечто такое, что всё сломает и уничтожит? Ну,
например, какие-нибудь бандиты вывернутся сейчас из-за угла (человек десять, не меньше) и
уделают его как грушу, или сосулька с крыши упадёт, или метеорит с неба, или уже завтра Ирэн
встретит кого-нибудь другого… Чем ценней становится жизнь, тем больше страхов за неё. А у него
ведь даже не счастье, а нечто такое, чему и названия-то нет.
Странно, что нарастание сегодняшней синей волны началось вот с этого заплёванного
притоптанного пятачка остановки… Словно воссоздавая уже минувший исторический момент,