Жизнь взаймы

Она хотела ещё поговорить о Борисе, но не стала этого делать. Какое-то мгновение она смотрела на черную трубку, а потом осторожно положила её на рычаг и задумалась, хотя и не могла толком следить за своими мыслями, пока вдруг не заметила, что плачет. «Какая же я глупая, — подумала Лилиан, вставая. — В жизни за всё надо платить. Неужели я могла подумать, что уже за всё расплатилась?»

* * *

— В наше время слову «счастье» придают несколько преувеличенное значение, — провещал виконт де Пэстр. — Проходили целые века, когда это слово было вообще неизвестно. Его вообще не связывали с понятием «жизнь». Почитайте китайскую литературу периода её расцвета, индийскую, греческую. Люди стремились тогда не к эмоциям, в которых коренится слово «счастье», а к неизменным и ярким ощущением самой жизни. Там, где это ощущение исчезает, его начинают путать с эмоциями, возникают кризисы, романтика и пустой эрзац поиска счастья.

— А разве ощущение жизни не эрзац? — спросила Лилиан.

— Более достойный человека. — парировал де Пэстр.

— Вы думаете, что одно без другого не возможно?

Виконт задумчиво посмотрел на Лилиан. — Почти никогда. Но только, по-моему, вы не в счёт. И это услаждает меня, потому что вы обладаете и тем, и другим. Ведь предпосылкой для этого должно быть состояние полного отчаяния, и поэтому бессмысленно искать названия, в том числе и этому состоянию. Ясно только одно: это всё находится за пределами наших беспорядочных чувств, где-то в полярной области одиночества, не ведающего скорби. Ваши скорбь и внутренний бунт, как мне кажется, уже давно уничтожили друг друга. Поэтому мелочи жизни приобрели такое же значение, как и крупные события. Только подробности становятся при этом ярче.

— Ну вот, вы снова взялись за восемнадцатый век, — сказала Лилиан с легкой иронией. — Вы ведь его последний представитель?

— Нет, последний обожатель.

— Разве в те времена о счастье не говорили больше, чем когда бы то ни было?

— Только в тяжелые времена. Да и то, хотя люди и говорили, и мечтали о нём, они были куда практичнее нас в широком смысле этого слова.

— Пока не появилась гильотина.

— Да, пока не появилась гильотина и пока не придумали право на счастье, — подтвердил де Пэстр. — А гильотины появляются всегда.

Лилиан допила свой бокал вина. — Не является ли всё это лишь долгой прелюдией к тому предложению, которое вы мне снова собираетесь сделать — стать вашей содержанкой?

Виконта её слова оставили равнодушным. — Можете называть это и так, если вам угодно. Но с моей стороны это было предложение создать для вас такое обрамление, в котором вы нуждаетесь. Или, более того, такие условия, которые, на мой взгляд, подходили бы вам.

— Это как оправа для камня?

— Да, оправа, но для очень дорогого камня.

— Для камня, состоящего из полного отчаяния?

— Нет — из бело-голубого одиночества и такого же мужества, мадмуазель. Мои комплименты! И простите мою настойчивость. Но бриллианты с таким внутренним светом и блеском встречаются редко. — Де Пэстр улыбнулся. — А теперь, не хотите ли послушать последние известия с гонок в Италии?

— Здесь? В «Максиме»?

— А почему бы и нет? Альбер, хозяин этого заведения, может выполнить и не такие пожелания, когда захочет. А вам он никогда не откажет. Я это сразу понял: Альбер прекрасно разбирается в людях.

По традиции «Максима» оркестр начал свою программу с мелодий из «Веселой вдовы». Официанты убирали со стола. Мимо проскользнул Альбер и дирижерским движением руки поставил перед ними бутылку коньяка, на которой не оказалось ни слоя пыли, ни этикетки с гербом Наполеона, а была простая маленькая наклейка, надписанная от руки. — Я ведь говорил, что он разбирается в людях, — заявил де Пэстр. — Попробуйте этот коньяк, но только с соблюдением принятого ритуала: сначала надо согреть бокал, потом вдохнуть и оценить его аромат и обязательно поговорить немного на эту тему. За нами наблюдают.

Лилиан взяла бокал и залпом выпила коньяк, даже не попытавшись согреть его в руке и не вдохнув его аромата. Де Пэстр рассмеялся. Альбер наблюдал за ними из своего угла, и ответил на это неким подобием одобрительной улыбки. Она послужила знаком для одного из официантов, который через несколько минут принес им маленькую бутылку малиновой настойки, затем поставил небольшие рюмки и наполнил их. В воздухе сразу же почувствовался аромат фруктовых садов в пору раннего лета. — Старая добрая малиновая настойка, — заметил де Пэстр с благоговением, — её уже почти нигде не встретить!