Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет

Только теперь Клерфэ глянул на нее повнимательней. Ему-то казалось, что все это просто игра. Но для игры что-то слишком настойчиво она расспрашивает.

– Можно. Если совсем спозаранку выехать, – ответил он. – Только зачем? Или вам неохота полюбоваться полями цветущих нарциссов под Женевой? Эту красоту все мечтают увидеть.

– Из машины полюбуюсь.

С террасы тем временем начали пускать фейерверк. Взлетали ракеты, крутились, разбрасывая фонтаны искр, огненные карусели, потом в дело пошли петарды, оставляя за собой дымно-пурпурный шлейф, они с шипением уносились ввысь и, замедляясь, уже почти обессилев в своем одиноком полете, вдруг разрывались снопами золотистых, зеленых, розовых шаров и сотней переливчатых, искрящихся огней плавно опускались на землю.

– Бог ты мой! – вдруг прошептал Хольман. – Далай-лама!

– Где?

– Вон, в дверях. Только что пришел.

Профессор, бледный, плешивый, в сером деловом костюме, и вправду стоял у входа, молча разглядывая развеселую ресторанную публику. Кто-то немедленно нахлобучил на него бумажный колпак. Сбросив его, Далай-лама направился к столику неподалеку от двери.

– Кто бы мог подумать! – растерянно пробормотал Хольман. – Что будем делать?

– А ничего, – бросила Лилиан.

– Не лучше ли смыться, пока не поздно?

– Нет.

– Да он вас и не узнает, Хольман, – успокоила Долорес. – В усах-то.

– Но вас! И Лилиан.

– Давайте пересядем, чтобы он ваши лица не видел, – предложил Шарль Ней, вскакивая. Он поменялся местами с Долорес, Мария Савиньи села на стул Хольмана. Клерфэ с усмешливо-вопросительной улыбкой смотрел на Лилиан, не желает ли та пересесть на его место. Та только головой покачала.

– Ну же, Лилиан, скорее, – торопил Шарль. – Не то он вас узнает, и завтра будет разнос. А мы в этом месяце и так уже сколько раз проштрафились.

Лилиан наблюдала, как недопеченный блин профессорской физиономии, моргая белесыми глазами, плывет над столиками, то исчезая в людской толчее, то выныривая снова – точь-в-точь как бледноликая луна на черном небосклоне.

– Нет, – твердо сказала она. – Останусь тут.

Лыжники меж тем уже потянулись к выходу.

– Вы тоже покатитесь? – спросила Долорес у Клерфэ. Тот был в лыжном костюме.

– И не подумаю. Слишком рискованно.

Долорес рассмеялась.

– Он прав, – вступился за друга Хольман. – Если толком не умеешь, конечно, рискованно.

– А если умеешь? – спросила Лилиан.

– Тогда еще рискованней, – отозвался Клерфэ. – От самоуверенности до лихачества один шаг.

Они тоже отправились поглядеть на факельный спуск. Хольман, Шарль Ней и Долорес постарались затесаться в общей толкучке, Лилиан же рядом с Клерфэ прошла под белесым взглядом профессора не таясь и без всякой спешки.

По утоптанной дорожке они спустились до начала трассы. Чадящие огни факелов бросали зыбкие отсветы на сугробы и лица. Первые лыжники, высоко держа факелы над головой, уже срывались вниз по склону. Секунды спустя они превращались в пылающие точки и один за другим исчезали внизу за поворотом. Лилиан смотрела им вслед, следила, как бесстрашно они ныряют вниз, словно в бурный, опасный поток жизни, точь-в-точь как ракеты, что в высшей точке своего излета, полыхнув разрывом, вот так же устремляются вниз ослепительно искрящимся звездопадом.

– Когда завтра выезжаем? – спросила она у Клерфэ.

Он вскинул на нее глаза. И сразу все понял.

– Когда хотите. В любое время. Можно и вечером, затемно. Можно с утра. Или послезавтра, если вы завтра не успеете.

– Нет-нет, не нужно. Я быстро соберусь. Вы сами когда хотели выехать?

– Часа в четыре.

– К этому времени я буду готова.

– Хорошо. Я за вами заеду.

И Клерфэ уже снова смотрел на лыжников.

– Вам не придется обо мне заботиться, – сказала Лилиан. – Просто высадите меня в Париже. Считайте, что я… – она подыскивала слова.

– Случайный попутчик, голосующий на обочине? – помог ей Клерфэ.

– Да-да. Вот именно.

– Хорошо.