Жизнь взаймы

— Нет, — сказала Лилиан, вставая. — Противоположность любви — смерть. Горькие чары любви помогают нам на короткое время забыть о ней. Поэтому каждый, кто хоть немного знаком со смертью, знаком и с любовью. — Лилиан надела платье. — Но и это тоже полуправда. Разве можно быть знакомым со смертью?

— Конечно, нет. Мы знаем только, что она противоположна жизни, а не любви, вот и все, но и это сомнительно.

Лилиан засмеялась. Клерфэ снова стал прежним.

— Знаешь, что бы мне хотелось? — спросила она. — Жить одновременно десятью жизнями.

Клерфэ погладил узкие плечики ее платья.

— Зачем? Все равно это будет только одной жизнью, Лилиан, твоей собственной. Когда шахматист играет против десяти партнеров сразу, он ведь тоже, по сути дела, разыгрывает лишь одну партию — свою собственную.

Они стояли у окна. Над Консьержери висел бледный закат.

— Мне бы хотелось перепутать все на свете, — сказала Лилиан. — Пусть бы я прожила сегодня день или час из пятидесятого года моей жизни, а потом из тридцатого, а потом из восьмидесятого. И все за один присест, в каком порядке мне заблагорассудится; не хочу жить год за годом, прикованная к цепи времени.

— По мне, ты и так достаточно быстро меняешься… Где будем ужинать? Возьмем такси. Слишком ветрено, чтобы ехать на «Джузеппе». Я беспокоюсь за твою прическу, — добавил Клерфэ, заметив ее удивленный взгляд.

Лилиан закрыла за собой дверь. «Он не понимает меня, — подумала она. — Он не знает, что я любым колдовством хотела бы вырвать у смерти те несколько дней, которые в действительности мне уже не суждено прожить. Зато я никогда не стану ворчливой восьмидесятилетней старухой и меня не постигнет участь стареющей женщины, которую не хочет больше видеть ее любовник и от которой он в испуге отшатывается, встретив ее через много лет. В памяти моих возлюбленных я останусь вечно молодой; я буду сильнее всех остальных женщин, которые проживут дольше и станут старше меня».

— Над кем ты смеешься? — спросил Клерфэ, спускаясь по лестнице. — Надо мной?

— Над собой, — сказала Лилиан. — Только ни о чем меня не спрашивай, — придет время, ты сам все узнаешь!

* * *

Часа через два Клерфэ привез ее обратно.

— На сегодня хватит, — сказал он, улыбаясь, — тебе надо спать.

Лилиан удивленно посмотрела на него.

— Спать?

— Ну, отдохнуть. Ведь ты сама говорила, что еще несколько дней назад была больна.

Лилиан старалась понять, не шутит ли он.

— Ты и впрямь так считаешь? — спросила она. — Еще не хватало, чтобы ты сказал мне, что я плохо выгляжу.

В вестибюле появился портье, на его лице играла понимающая улыбка.

— Сегодня вам опять дать салями? А может, икру? Хозяйка оставила ее в буфете.

— Сегодня мне надо снотворное, — заявила Лилиан. — Спокойной ночи, Клерфэ.

Он задержал ее.

— Пойми меня, Лилиан. Я не хочу, чтобы ты слишком переоценила свои силы и чтобы завтра тебе стало хуже.

— В «Монтане» ты не был таким осторожным.

— Тогда я считал, что через два-три дня уеду и больше никогда не увижу тебя.

— А теперь?

— Теперь я готов пожертвовать несколькими часами, чтобы пробыть потом с тобой столько, сколько смогу.

Лилиан рассмеялась.

— Весьма практично! Спокойной ночи.

Клерфэ пристально посмотрел на нее.

— Отнесите наверх бутылку розового вина, — сказал он портье.

— Будет исполнено, сударь.

— Пойдем. — Клерфэ взял Лилиан под руку. — Я провожу тебя наверх.

Лилиан покачала головой и высвободила свою руку.

— Знаешь, кто в последний раз приводил мне такой же аргумент? Борис. Но у него это получалось лучше. Ты прав, Клерфэ. Будет просто замечательно, если и ты пораньше ляжешь спать. Тебе надо отдохнуть перед гонками.

Клерфэ сердито посмотрел на нее.

Портье вернулся с бутылкой и двумя рюмками.

— Вина нам не нужно, — холодно сказал Клерфэ.

— Нет, нужно.

Сунув бутылку под мышку, Лилиан взяла у портье одну рюмку.

— Спокойной ночи, Клерфэ. Дай бог нам сегодня не увидеть во сне, что мы падаем в бездонную пропасть. Пусть тебе сегодня приснится Тулуза!

Лилиан помахала ему рюмкой и стала подыматься по лестнице. Клерфэ стоял до тех пор, пока она не исчезла.

— Налить коньячку, сударь? — спросил портье. — Может, двойную порцию?

— Возьмите, выпейте сами! — сказал Клерфэ, сунув портье несколько бумажек.

По набережной Гранд Огюстэн он дошел до ресторана «Ла Перигордин».

За освещенными окнами ресторана последние гости поглощали трюфеля, испеченные в золе, — фирменное блюдо «Ла Перигордин». Пожилая супружеская чета расплачивалась; молодые влюбленные с жаром лгали друг другу. Клерфэ перешел через улицу и медленно направился назад вдоль закрытых лавчонок букинистов. «Борис, — думал он в ярости. — Этого еще не хватало!» Ветер принес с собой запах Сены. На темной поверхности воды, которая, казалось, дышала, чернело несколько барж. На одной из них жалобно всхлипывала гармоника.