Жизнь за гранью жизни

Умащенного и одетого покойника клали в атрии на парадное высокое ложе, отделанное у богатых людей слоновой костью или по крайней мере с ножками из слоновой кости. Умерший должен был лежать ногами к выходу. В рот умершему вкладывали монетку для уплаты Аарону при переправе через Стикс; этот греческий обычай был рано усвоен римлянами; находки показывают, что он держался в течение всей республики и империи. Возле ложа зажигали свечи, помещали курильницы с ароматами и

канделябры со светильниками или с зажженой смолой; ложе осыпали цветами. Перед входной дверью на улице ставили большую ветку ели, которую Плияий называет "траурным деревом", или кипариса - "он посвящен богу подземного царства и его ставят у дома в знак того, что здесь кто-то умер". Эти ветви предостерегали тех, кто шел принести жертву, а также понтификов и фламина Юпитера от входа в дом, который считался оскверненным присутствием покойника.

Число дней, в течение которых умерший оставался в доме, не было определено точно; у Варрона убитого смотрителя храма собираются хоронить на другой день после смерти; сын Оппианика, скончавшийся вечером, был сожжен на следующий день до рассвета. В некоторых семьях покойника оставляли дома на более продолжительное время; императоров хоронили обычно через неделю после смерти; за это время с мертвого снимали восковую маску, которой и прикрывали его лицо.

Существовало два способа погребения: сожжение и захоронение. Римские ученые ошибочно считали обычай захоронения древнейшим: "...сожжение трупа не было у римлян древним установлением; умерших хоронили в земле, а сожжение было установлено, когда, ведя войну в далеких краях, узнали, что трупы вырывают из земли". Законы Двенадцати Таблиц знают обе формы погребения; "многие семьи соблюдали Древние обряды; говорят, что никто из Корнелиев до Суллы не был сожжен; он же пожелал быть сожженным, боясь мести, ибо труп Мария вырыли" (по его приказу). В последние века республики и в первый век империи трупы обычно сжигались, и погребение в земле начало распространяться только со II в. н. э., возможно, под влиянием христианства, относившегося к сожжению резко отрицательно.

Торжественные похороны, за которыми обычно следовали гладиаторские игры, устраиваемые ближайшими родственниками умершего, назывались

ПОСЛЕДНЕЕ ПРОЩАНИЕ

"объявленными", потому что глашатай оповещал о них, приглашая народ собираться на проводы покойного: "Такой-то квирит скончался. Кому угодно прийти на похороны, то уже время. Такого-то выносят из дому". Эти похороны происходили, конечно, днем в самое оживленное время, с расчетом на то, чтобы блеснуть пышностью похоронной процессии, которая превращалась в зрелище, привлекавшее толпы людей. Уже законы Двенадцати Таблиц содержат предписания, которые ограничивали роскошь похорон: нельзя было пользоваться для костра обтесанными поленьями, нанимать больше действия флейтистов и бросать в костер больше трех траурных накидок, которые носили женщины, и короткой пурпурной туники. Сулла ввел в свой закон тоже ограничительные предписания, но сам же нарушил их при похоронах Метеллы. При империи законы эти потеряли силу.

Похоронная процессия двигалась в известному порядке; участников ее расставляли и за соблюдением определенного строя следил один из служащих "похоронного бюро", "распорядитель", с помощью своих подручных - дикторов, облеченных в траурный наряд. Вдоль всей процессии шагали факельщики с факелами елового дерева и с восковыми свечами; во главе ее шли музыканты: флейтисты, трубачи и горнисты. За музыкантами следовали плакальщицы (praeficae), которых присылали также либитинарии. Они "говорили и делали больше тех, кто скорбел от души", - замечает Гораций; обливались слезами, громко вопили, рвали на себе волосы. Их песни (пеniae), в которых они оплакивали умершего и восхваляли его, были или старинными заплачками, или специально подобранными для данного случая "стихами, задуманными, чтобы запечатлеть доблестные дела в людской памяти". В особых случаях такие песнопения распевали целые хоры: на похоронах Августа эти, хоры состояли из сыновей и дочерей римской знати. За плакальщицами шли танцоры и мимы; Дионисий

Галикарнасский рассказывает, что на похоронах знатных людей он видел хоры сатиров, исполнявших веселую сикинниду. Кто-либо из мимов представлял умершего, не останавливаясь перед насмешками на счет покойного: на похоронах Веспасиана, который почитался прижимистым скупцом, архимим Фавор, надев маску скончавшегося императора, представлял, по обычаю, покойного в его словах и действиях; спросив прокураторов, во что обошлись его похороны, и получив в ответ "десять миллионов сестерций" - он воскликнул: "Дайте мне сто тысяч и бросьте меня хоть в Тибр".