Было уже около 8 часов вечера, когда пароход, плавно раскачиваясь на тихой зыби океана, приближался к Океанской Роще. Солнце скрывалось уже за холмами и разливало по прибрежью и по горизонту море огненно-золотистых лучей. По волнистому берегу, спускающемуся к океану золотистым песком, забелело множество палаток и по сторонам выдавались ряды деревянных домов простой летней постройки. Пароход остановился у пристани, длинным мостом вдающийся в море. Не зная, что предпринять, я стал расхаживать среди палаток, которые бесконечными рядами раскинулись по холмам. Все было мертво кругом – ни звука, ни шелеста кустов. Жутко почувствовалось на душе. Посмотрев минут десять на волшебную игру океана с лучами заходящего солнца, я не заметил, куда делась вся масса пассажиров. Вдруг из-за одной гряды холмов послышалось пение многочисленных голосов, и я направился туда. «Брат, любите-ли вы Иисуса?» – вдруг раздался чей-то голос, когда я проходил мимо одной палатки. Дрожь невольно пробежала по телу, и я смущенно пролепетал утвердительный ответ. «Любите также ближнего и помолитесь за меня – грешную старую собаку!», – каким-то тяжелыми тоном проговорил тот же голос и – я ускорил свои шаги. За холмом открылась большая поляна и она чернела народом. Это было вечернее богослужение. Народ расположился на траве и перед ним на особом возвышении стоял пастор перед столиком. Пастор назначил гимн; вблизи его раздался чей-то звучный голос и все собрание мгновенно подхватило его; тысячи голосов слились в одну восторженную музыкальную волну и она каким-то чудовищным эхом отдавалась в соседних холмах, кутавшихся в ночной полумрак. После нескольких гимнов выступил проповедник с речью. Он сначала прочитал молитву, чтобы Бог благословил его слово, сделал его плодотворным, как плодотворен весенний дождь для посевов, росой для жаждущих истины и обоюдоострым мечом для закоснелых сердец. Молитва была продолжительна и состояла в перечне всевозможных прошений, наподобие представленных. Чтение ее было раздельно и на каждое прошение народ хором отвечал – «аминь». Проповедник избрал своим текстом слова: любовь Божия подобна горам. При рассматривании гор у проповедника всегда являлась в голове мысль о подобии их любви Божией. Основания их так же пространны, как всеобъемлюща любовь Божия, и внутренность их так же глубока, как глубока любовь Божия. Они так же неизменны, как неизменна любовь Божия. Все в природе изменяется со временем, но горы стоят из века в век. Они, наконец, не требуют доказательства своего существования, как не требует доказательства любовь Божия. Слепец не видит их, но, взбираясь на них, он чувствует их присутствие; так всякий немощный чувствует на себе действие любви Божией. Импровизированный оратор продолжил в этом роде натягивать свои сравнения и, замечательно, они производили сильное впечатление на массу. По массе то и дело проносились отдельные восклицания – «аминь», «аллилуйя». Между тем на небе заблистали яркие звезды, красноречивее оратора поведуя о любви и славе Божией, и из темной утробы океана выплывал огненный шар луны. Когда бледно-серебристые лучи ее разлились по холмам и по скученной на поляне массе, то это было дивно восхитительное зрелище, которому еще больше прелести придал заключительный гимн, прославлявший величие Творца.
После богослужения народ разбрелся по своим палаткам, а временные посетители по отелям, целыми рядами расположившимся в окрестностях лагеря. Спекуляция в Америке не дремлет и умеет пользоваться всяким случаем. Настоящее место еще недавно было пустыней, но лишь только оно лет восемь тому назад избрано было местом религиозного лагеря, как появились уже легкие, но громадные отели кругом. В палатках постоянно летом живет до двух тысяч народа и в отелях тысяч до трех, а к воскресному дню собирается тысяч до двадцати. Богослужение подобно описанному совершается каждый день, и вся жизнь в «лагере» носит на себе строго-религиозный характер. Это можно сказать – американский монастырь, и если бы тут было разделение полов, то это был бы действительный монастырь. Во всяком случае, это несомненно воины духа, борющиеся против мира и его прелестей. Напряженность религиозного энтузиазма здесь иногда доходит до исступления и во время молитвы часто целая толпа охватывается каким-то неудержимым восторгом и начинает вопить отрывочными восклицаниями: «Слава! слава! аллилуйя! аллилуйя!» Собрания эти по преимуществу методистские, но в них участвуют лица всяких исповеданий. Все отели имеют при себе рестораны. Но на дверях всех ресторанов крупная вывеска неизменно гласит одно и тоже: «Ресторан воздержания». На целую милю кругом лагеря запрещено иметь всякий другой ресторан, кроме ресторана воздержания, т. е. без капли вина и всяких опьяняющих напитков. Когда я занял свою комнатку и в окно любовался звездным небом, по которому величественно катилась луна, разливая волшебный свет по палаткам, то в разных углах лагеря все еще раздавались звуки священных гимнов и постепенно замирали в ночной тишине.