Жизнь за океаном

Из Берлина ведут в родную землю два пути – железный и морской. Летом так приятно наслаждаться свежестью морского воздуха, что я предпочел взять морской путь, и с этою целью отправился в Штетин, откуда регулярно отправляются пароходы в Россию. На р. Одере уже разводил пары немецкий пароход «Moscau» и ранним утром двинулся в путь. На немецкой «Москве» оказалось только с десяток пассажиров и пассажирок. Все это были немцы и немки, но с задатками обрусения. За первым же столом я услышал русские слова с немецкой приправой. Часть из них уже побывала в варварском Руссланде, и, набив мошну, ездила повидать свой милый фатерланд; другие только еще ехали попытать своего счастья. В этом отношении Россия для западноевропейцев составляет то же, что и Америка. Как в ту, так и в другую западноевропейцы эмигрируют для наживы, с тою только разницею, что Америка ассимилирует на своей почве этих полетных коршунов, а из России они опять улетают, унося с собой грузную добычу. Между пассажирами обращали на себя особенное внимание двое красивых мужчин, из-под обыкновенного платья которых явственно выглядывали строго дисциплинированные манеры. Во всякое свободное время они садились в уголок и усердно читали какие-то мудреные книги, требовавшие страшного напряжения. Я прислушался и понял, что они мудровали над русской грамматикой и одною из повестей Тургенева. Оказалось, что это прусские офицеры, ехавшие в Россию для практического изучения русского языка, теоретическая основа которого уже заложена ими в офицерской школе, где русский язык у них обязателен наравне с французским. Офицеры оказались очень развитыми, образованными и любезными господами, и я с удовольствием коротал с ними однообразное время плавания; но только холодная дрожь пробегала при мысли, что эти образованные люди не кто иные, как эмиссары того кровожадного демона немецкого милитаризма, который держит всю Европу под грозным мечом Дамокла, каждый момент угрожающего ужасами разрушения и кровопролития. Офицеры ехали в подмосковные деревни, где их с сердечными томлениями ожидали одного русская графиня N, а другого русская же княгиня X. Эти русские барыни, сами изживши в себе весь русский смысл по заграничным блужданиям, теперь, очевидно, уже служат только русскими печками, на которых отогреваются ядовитые для родной земли змеи и скорпионы. Несомненно, офицеры под их внимательным руководством в совершенстве познают русский язык и тогда – о, если бы этого никогда не было! – предводя дикими полчищами немецких дружин, в десять крат больше сделают вреда для бедной России...

Грузный пароход между тем неустанно разрезывал тихую площадь Балтийского моря, и вот он уже вступил в Финский залив. Скоро должна была показаться родная земля, и я с трепетным вниманием всматривался в восточную окраину водяного круга. Ничего еще не видел глаз, но сердце уже чуяло близость родного, и невидимое делалось как бы видимым. Но вот над водой сразу засветилось как бы две свечи воску белого, и чрез несколько моментов глаз явственно различал в них церкви Божии. И сердце радостно затрепетало, и от сладостного волненья в голове кровь зашумела. Между тем из воды все более и более стала вырезываться чудесная панорама коронного города и прибрежных поселений – над которыми возвышались стройные золотоглавые башни. Эта чудесная панорама вместе с густым роем всевозможных судов и пароходов, среди которых величаво стоял стройный ряд исполинских мониторов, представляла почти волшебную картину, и я, с восхищением схватив обоих офицеров за руки, восторженно воскликнул: «Смотрите, вот земля Царя! Видели ли вы когда что-нибудь подобное»? Немцы, видимо, были очарованы волшебной картиной и серьезно отвечали: sehr imposant, sehr imposant (весьма внушительно), а один из них глубокомысленно прибавил: «Дивная картина, но я удивляюсь здесь не столько тому, что я теперь вижу, сколько самому Петру Великому, который своим гением сумел на болотах создать все это!...»

Еще несколько томительных часов, и я был уже на почве земли родной. Благополучно пройдя мытарства таможни и взяв извозчика, я весело покатил вдоль царственно широкой площади Невского проспекта, и невольно размышлял о том, как много за это время родная земля пережила грозных вулканических потрясений, как много произошло в ней ужасных и исторически знаменательных перемен и как страшно вместе с тем вздорожали в ней извозчики.