Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. Том 1. Перманентная революция и футуризм. Eritis sicut deus! Том 2. Советское авторское право в 1917–1930-х годах. «Честный» плагиат. Прецеденты

В результате подобных массовых представлений «целесообразность», возведённая в абсолют, на многие десятилетия вперёд стала хронической болезнью советского суда, отягощённой чудовищно низким уровнем предварительного следствия и профессиональной деградацией судей. Становилась очевидной практическая невозможность не то что применения прецедентов, но и элементарного обобщения судебной практики, несмотря на все старания к этому Народного комиссариата юстиции. Невозможно себе представить существовавшую какофонию судебных вердиктов по различным делам, связанным с преступлениями против личности, экономическим статьям УК или относящихся к наследственному или же авторскому праву.

Впрочем, если судить по истории современного права, такой рациональный подход к юриспруденции с заведомо определённым результатом оказался далеко не уникальным и свойственным исключительно нашему национальному правосудию. Более того, в своих различных вариациях он стал настолько востребованным, что повсеместно применяется до сих пор.

В качестве аналогии можно привести действующий закон Израиля «О нацистах и их пособниках» (Nazis and Nazi Collaborators (Punishment) Law) 1950 года, некоторые положения которого скромно названы законодателем «исключительными», так как, во-первых, он применяется постфактум, то есть по отношению к событиям, произошедшим до образования еврейского государства (хотя по общему правилу государство предшествует праву, так как порождает его, а не наоборот).

Во-вторых, действует экстерриториально по отношению к преступлениям, совершённым исключительно за пределами Израиля, то есть вопреки принципу универсальности действия уголовного закона, сущность которого состоит в том, что «любое государство может осуществлять свою юрисдикцию над любым находящимся в его пределах преступником, независимо от того, где и против кого он совершил преступление».

В-третьих, в соответствии с этим законом израильский суд вправе судить обвиняемого, который уже был ранее осуждён за инкриминируемое ему преступление другим судом, несмотря на повсеместно признаваемый во всех юрисдикциях принцип римского права non bis in idem (не дважды за одно и то же. – лат.).

И последнее: израильский суд, рассматривая дела, связанные с преступлениями в отношении этнических евреев, может отклониться от обычных правил доказывания, «если он убеждён, что это будет способствовать установлению истины и справедливому рассмотрению дела». Особенно удивительным для меня стало то, что истоки такого рационального подхода к правосудию восходят аж к XII веку.

Конечно, «это другое»! И в 1930-х годах европейские законодатели, действительно, представить себе не могли масштабы будущих преступлений нацистов в Европе или японских военных на Дальнем Востоке, что, в конечном счёте, и привело к дисбалансу между алгоритмом определения вины в совершении преступления и ответственности за него. Однако в данном случае имеются в виду прежде всего принципы правосудия, а не особые законы, применяемые в отношении особых преступлений.

Советское гражданское право периода 1917–1930 годов вполне может претендовать на определённую самобытность. Во всяком случае, новые общественно-политические отношения способствовали формированию таких же революционных принципов и способов защиты как интересов народного государства, так и прав его граждан. При этом авторское право в результате фактической подмены права автора правом государственного издателя практически не развивалось, а понятие «плагиат» вообще воспринималось как явление, характерное исключительно для буржуазного общества.

Однако, несмотря на это, известные учёные-цивилисты М.В. Гордон, Я.А. Канторович, Н. Ландорф, Н.М. Николаев, И.Я. Хейфец и др. пытались обобщать существующую судебную практику по этому вопросу (признаться, довольно скудную), изучали особенности взаимоотношений литераторов и ГИЗ в условиях благородного стремления государства обеспечить повсеместный приоритет общественного интереса за счёт ограничения имущественных прав авторов. Позднее эти идеи получили развитие в трудах Б.С. Антимонова, Э.П. Гаврилова, В.Г. Камышева, В.И. Серебровского, Е. А. Флейшиц.

В отличие же от авторского, наследственное право в СССР, напротив, активно совершенствовалось вместе с изменением подходов государства по отношению к личной собственности граждан: от полного отказа от неё до принятия первого кодифицированного закона о праве на наследство в его современном понимании.

К этим вопросам обращались советские учёные Б.С. Антимонов, К.А. Граве, О.С. Иоффе, А.М. Немков, П.С. Никитюк, И.Б. Новицкий, П. Е. Орловский, А.А. Рубанов, P.O. Халфина и др.