Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

«В ответ на предложение Конфликтной Комиссии сообщить, каково моё отношение к столкновению между Д. Заславским и О. Мандельштамом, должен сообщить следующее:

Я считаю, что характеристика приемов М<андельшта>ма, данная 3<аслав>ским в Лит<ературной> Газете, в основе правильна. На основании знакомства с обстоятельствами дела, а равно исчерпывающем знании текста „Уленшпигеля“ и всех русских его переводов и изданий, я утверждаю, что в статье 3<аслав>ского нет ни клеветы, ни подтасовок, ни умолчаний. „Оскорбительные сопоставления“ там действительно есть, но повинен в них Мандельштам, и первый сделал их не Заславский, а я.

В частности, если после печатного заявления ЗИФа о том, что М<андельшта>м является только редактором перевода, его нельзя формально обвинить в переводческом плагиате, но всё же напрасно ссылаться на меня для его обеления: в моих словах нет ничего, кроме насмешки. Он ведь сам не отрицает, что исправлен перевод Карякина без помощи подлинника, но посредством моего перевода. Ясно, что редактор, заменяя неудачные выражения Карякина более удачными, взятыми из другого перевода без ссылки на переводчика, приписывает себе его литературный труд. Это мелочь, но ведь в таких мелочах заключается задача редакторского исправления, не говоря уже о сверке с оригиналами, которую Мандельштам произвести не мог.

С горьким недоумением прочитал я письмо писателей в Литературной Газ<ете> № 4, тем более что среди этих писателей немало таких, которых я высоко ценил не только за художественные достоинства, но и за общественно-моральную вескость их произведений. Обманутые, они вводят теперь в заблуждение общественное мнение. Они говорят об ответе М<андельшта>ма мне, полном достоинства, не зная, что я осветил как должно это достоинство в ненапечатанном и прилагаемом письме в редакцию „Вечерней Москвы“. К сказанному в этом письме я хотел бы прибавить один вопрос. М<андельшта>м винит меня в „омертвении социальной и товарищеской связи, на которой держится литература“. Я спрашиваю: кто повинен в таком омертвении, — тот ли писатель, который, получив от издательства подряд, пользуется для исполнения этого подряда чужим трудом, или тот, кого он поставил в необходимость жаловаться на это общественному мнению?

Своевременно я отказался от разбора моего возмущения М<анделыита>мом как в государственном, так и в товарищеском суде. Я считал, что могу ограничиться оглаской дела, о котором, казалось мне, не может быть двух суждений. Вижу, что вера в здравый смысл и здоровую литературную общественность в известной степени обманула. Состояние здоровья, вот уже ряд лет приковывающее меня к комнате, мешает мне приехать на разбор дела и там лично отвести те новые доводы, которые могут быть придуманы для самозащиты, перешедшей в нападение. Мне остаётся поэтому просить Конфликтную Комиссию защитить всемерно моё достоинство и мои моральные интересы, в отстаивании которых, прошу этому верить, с самого начала не было ничего личного. А. Горнфельд».

(РГАЛИ. Ф. 155. Оп. 1. Д. 584. Л. 28–29. Копия автографа)