Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Наша мораль новая, наша гуманность абсолютная, ибо она покоится на светлом идеале уничтожения всякого гнёта и насилия. Нам всё разрешено, ибо мы первые в мире подняли меч не во имя закрепощения и угнетения кого-либо, а во имя раскрепощения от гнёта и рабства всех…Жертвы, которых мы требуем, — жертвы спасительные, жертвы, устилающие путь к Светлому Царству Труда, Свободы и Правды. Кровь. Пусть кровь, если только ею можно выкрасить в алый цвет серо-бело-чёрный штандарт старого разбойного мира. Ибо только полная бесповоротная смерть этого мира избавит нас от возрождения старых шакалов, тех шакалов, с которыми мы кончаем, кончаем, миндальничаем и никак не можем кончить раз и навсегда…» (Красный меч. Орган Политотдела Особого Корпуса войск В. У. Ч. К. № 1, 18 августа 1919 года).

Всё это произойдёт существенно позже, а пока в общую камеру полицейского дома («одиночек» там не было) надзиратели вводят высокого, широкоплечего молодого человека. Для Владимира это был уже третий арест, и в соответствии с уголовным законом он — рецидивист. Теперь вместо Сущёвского ему определён Басманный, а затем, из-за его постоянных нарушений режима содержания, — более строгий Мясницкий полицейский дом. После поступления секретного рапорта тюремного смотрителя Серова о том, что «содержащийся под стражею при вверенном мне полицейском доме, по постановлению Охранного отделения от 26 июля с. с., переведённый ко мне из Басманного полицейского дома 14 того же июля Владимир Владимирович Маяковский своим поведением возмущает политических арестованных к неповиновению чинам полицейского дома, настойчиво требует от часовых служителей свободного входа во все камеры, называя себя старостой арестованных; при выпуске его из камеры в клозет или умываться к крану не входит более получаса в камеру, прохаживается по коридору. На все мои просьбы относительно порядка Маяковский более усилил свои неосновательные требования и неподчинения. 16 сего августа в 7 часов вечера был выпущен из камеры в клозет, он стал прохаживаться по коридору, подходя к другим камерам и требуя от часового таковые отворить; на просьбы часового войти в камеру — отказался, почему часовой, дабы дать возможность выпустить других поодиночке в клозет, стал убедительно просить его войти в камеру. Маяковский, обозвав часового „холуём“, стал кричать по коридору, дабы слышали все арестованные, выражаясь: „Товарищи, старосту холуй гонит в камеру“, чем возмутил всех арестованных, кои, в свою очередь, стали шуметь. По явке мною с дежурным помощником порядок водворен. Сообщая о сем Охранному отделению, покорно прошу не отказать сделать распоряжение о переводе Маяковского в другое место заключения; при этом присовокупляю, что он и был ко мне переведён из Басманного полицейского дома за возмущение. Смотритель Серов».