Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

По тюремным понятиям карточная игра должна была вестись долго, поэтому на майдане нельзя было проиграть сразу всё: «так, например, один пускает в игру кон три рубля и всё проиграл; выигравший обязан возвратить ему третью часть (т. е. рубль) по правилу, Бог весть когда и кем постановленному и свято соблюдаемому во все времена и всеми арестантами». На майдан можно было поставить любое имущество — казённую одежду, тюремный паёк до последней крошки хлеба, соль или табак. НО… выигравший казённые вещи (платье, сапоги или рубашку) обязан был возвратить их проигравшему бесплатно по истечении некоторого времени, достаточного для того, «чтобы охолодить горяченького и удержать его от опасного азарта» в дальнейшем. [1.70].

При этом постоянные обитатели острогов пользовались некоторыми привилегиями в карточной игре. Например, опытные профессиональные преступники «бродяги» (эта воровская «масть» сохранилась в тюремной иерархии до сих пор), которые могли поставить на кон, например, собственный кулак или кирпич, что означало наличие у них постоянного кредита от майданщика на 1 руб. У2 серебром. Таково было общее воровское правило, и майданщик обязан был поверить «бродяге» на слово.

Времяпровождение за карточной игрой, сопутствовавшие ей острота ощущений и фарт, по всей видимости, повлияли на дальнейшее увлечение Маяковским всеми видами азартных игр, эта «пагубная страсть» останется у него на всю жизнь, впрочем, как и дружба с боевиками-эсерами, многие из которых впоследствии займут высокие должности в ВЧК-ОГПУ. Позднее, уже в советской исправительно-трудовой системе, карточным баталиям посвящались целые стихотворные баллады, просто стихи или песни. Одно такое творение в 1920-х было напечатано в лагерной многотиражке на Соловецких островах:

После завтрака играют.
Вновь открылось казино,
Игроков везде хватает,
Игроков везде полно.
Тот за печкой притаился
И пыхтит, как паровоз.
А другой в углу забился,
Чётко мечет в чудный «стос».
Моментально карты лепят,
Невозможно передать.
Если взводный их отымет,
Наготове есть опять.

Адвокат Владимира Маяковского подал очередное прошение в Московское охранное отделение с просьбой отпустить подзащитного на свободу в связи с тем, что в материалах дела отсутствуют какие-либо факты и улики, «указывающие на его прикосновенность к деяниям по приготовлению к побегу из тюрьмы». Кроме того, защитник просил разрешить ему общую прогулку. На документе была соответствующая резолюция: «31 августа. Сообщить Маяковскому, что до окончания дела он освобождению не подлежит; просьбу об общих прогулках отклонить».

Дальнейшие заявления Маяковского об освобождении, поданные уже московскому градоначальнику, как и ходатайства его матери, тоже не дали результата, однако в конце октября ему всё-таки разрешили общие прогулки и свидания с родными.

Опираясь на результаты оперативных мероприятий и рапорта агентов охранного отделения, заключённый Маяковский отнесён к категории опасных. В формуляре охранного отделения содержалась запись: «По агентурным сведениям, Маяковский был членом Московского комитета РСДРП и имел непосредственное отношение к тайной типографии этой партии, арестованной 29 марта 1908 года в доме Коноплина». Далее говорилось о том, что «наружным наблюдением установлены сношения Маяковского с лицами, принадлежащими к местной организации РСДРП». [1.40]

Когда особое совещание завершило следствие по делу и определило адреса ссылки для десяти лиц, осуждённых за содействие побегу, то о Маяковском были затребованы «дополнительные сведения». Однако усилия полиции не увенчались успехом, каких-либо новых доказательств добыть не удалось, и в результате департамент полиции сообщил, что по рассмотрении особым совещанием обстоятельств дела о содержащемся под стражей дворянине Владимире Владимировиче Маяковском, заподозренном в способствовании побегу каторжанок из женской тюрьмы, «Министр внутренних дел 28 декабря 1909 года постановил переписку о Маяковском прекратить».

Заключённые Таганской тюрьмы возвращаются с утреннего представления в Большом театре, которое они посещали в качестве поощрения. 1902

К счастью, после 11 (на самом деле — восьми) месяцев содержания под стражей, 9 января 1910 года он вновь был отпущен на свободу из-за отсутствия улик, изобличающих его как опасного политического преступника.