Жизнь, Живи!

Я чуть помечтал: с ним бы дружить-то!..

–– Характер какой бы для бизнеса. И склад ума. Синтетическое мышление! Идею совместить с жизненной ситуацией. Постоянное внимание, постоянно быть в процессе!..

Я в начале просил десять минут и потому как бы между прочим начал подписывать ему книгу. (Чуть не пришлось переспрашивать имя-отчество…)

–– Сколько вам нужно?

И впервые посмотрел мне в глаза более или менее продолжительно.

Я прикинул: когда-то же выйдет мой роман.

–– Только я не смогу давать часто.

Простились.

Как всё ново! И просто. И понятно.

–– Не я!

Почему я должен думать о деньгах – пусть деньги думают обо мне!

–– Тогда уж… хуже некуда!..

…В состоянии таком зашёл к приятелю моему университетскому – ныне профессору и прочее и прочее.

Пили кофе. Было взаимно удовлетворительно. Впрочем, я часто, наверно, употреблял слово "роман"… Так что было даже по-былому, по-студенчески оптимистично.

И тут он, Герман, сказал… нечто.

–– Давай я тебе буду платить.

–– То есть?

–– Лично.

–– Признаться, я…

Признаться: я не был готов, что сказать…

–– Сколько тебе нужно?

Тут я нашёлся:

–– Год.

–– Итак. Я даю тебе деньги. Но… ежемесячно. Энную сумму. Разумеется, для меня посильную. А ты в этот срок пишешь свой роман.

–– Не пишу, а напишу.

–– Зная тебя, убеждён.

Я подумал о его семье…

Но сказал так:

–– Писать я уже начал.

–– Хорошо, хорошо.

Он достал из его кармана его портмоне.

Я чуть опьянел от случайности…

Зачем-то на его столе появился чистый… стандартный… лист чистой бумаги.

Нечто странное появилось на нём… Контур… Человеческий?..

Герман чертил привычно, правильно.

Провёл по контуру ось вертикальную.

–– Вот точки. Энергетические. Всего их семь. Чем выше, тем интеллектуальнее. Нижняя напротив копчика.

Я тут уж понял… что происходит… в замеченной мною теперь действительности…

–– Самая верхняя точка – над макушкой головы. Она бывает только у святых.

Реальность же, которой не было – о которой, то есть, он не знал-то – была такова:

–– Я, твой давнишний, о тебе всячески осведомлённый и к тебе всегда доброжелательный друг вузовский, а на сей день доктор философии и завкафедрой, как никто понимаю – понимаю: говорить человеку пьющему о пьянстве – значит бередить ему и без того больную душу, попросту – толкать его к винному прилавку!.. Тем более, говорить это человеку чувствительному и характерному! Да бывшему-то следователю!.. Да признанному-то писателю!..

Герман, объясняя, "чьи" это точки, все жирнее округлял их… шариковой-то авторучкой…

–– У поэтов, например, и вообще у художников действуют только нижние три-четыре точки.

Впрочем, я ведь закалённый: валяюсь в снегу и так далее…

Прощаясь, сцепились кистями рук и глазами.

Я постарался показаться мудрым:

–– Я ни разу в жизни не был на больничном.

…О деньгах ещё заметил: больше всего нервирует невозвращённый долг…

–– Мне, мне невозвращённый!..

При этом я думаю… вовсе не о деньгах.

В том-то и дело.

–– Дело моей, кстати, жизни!

Но не буду об этом… пока.

Да! Да! – Потому-то всё как бы, как бы забываю, что ведь когда-то, студентом, я был всегда командиром, меня выбирали, тех самых стройотрядов, у тех шабашников – всегда бригадиром… что тогда, так давно-то, папа говорил мне: "Ты бы давно купил себе машину. Вернее, уже не одну машину"… Может, это был просто… не я?..

И потому, мне, освобождённому, теперь сладки именно возносящие мечтания… и слова, например: "Слава в вышних Богу…"

Не замечаю я… и миллиардеров нынешних… смотрю на них разве что… как на подростков, которым в руки впервые попал "журнал для мужчин".

Ну и – пословица. – Какая бы, если о деньгах, моя?

Не то беда, что денег просят, а то беда, как дашь, да не берут!

Пропитанный запахом той Мысли – теперь, наконец-то, наконец-то, "пойдет текст"! – то есть благодарный… как бы сказать?.. всему Мирозданию! – я написал…

Я написал не что-нибудь, а – "письмо"…

И мне назначили не что-нибудь, а "время личного приёма"!..

Я тут же, по-бытовому призвав в себе что-то, от того обморочного вечера… от вдохновения… протрезвел.

Противно было понимать, что мне, вернее всего, "ничего не светит", но не идти теперь… стыдно… или как…

Каждый живёт в своём мире – и реальность, которой не было, была такова.

Мэр узнает – Мэру откровением целым будет то, что писатель, прославивший город, им соблюдаемый, живёт действительно недостойно, попросту вопиюще непотребно, – и он, Мэр, опечалится о такой несправедливости, потом возмутится, что он об этом ни от кого не слыхал и ведать не ведал… и воспрянет к немедленному действию, и, пользуясь своею властию… какими-то известными и доступными лишь самым чиновным лицам ходами… предоставит этому писателю, глубокому и одинокому… дабы он и впредь славил его град… ну – однокомнатную квартиру!..

Я вошёл.

Мэр – за столом и поставив локти на стол, и сомкнув все пальцы со всеми пальцами – повернул ко мне лицо.

Ничего не изменилось в эту секунду ни в кабинете, ни за дверью, ни за окном – но лицо его покраснело.

Виноватым привычно – за свой, как обо мне, слышал, говорят, "облик" – чуть ощутил я себя, меня.