Жизнь зовет. Честное комсомольское

— Дядя Федя, а почему у председателя протезы? Почему вы сказали, что у него надо учиться жизнь за горло брать, когда она не дается?

Дядя Федя щурит глаза, словно вспоминает что-то или вглядывается в далекое прошлое. Потом не спеша рассказывает:

— С Василием Ильичом я весь фронт вместе прошел. Он командиром был, а я — рядовым. Попали мы в окружение. Страх вспомнить, сколько народу полегло! — Дядя Федя снимает шапку, проводит рукой по волосам, за тем ли, чтобы поправить их, или почтить память погибших товарищей. — Страх вспомнить! — повторяет он. — Ночь вот такая же осенняя, ветреная… Любили бойцы его за простоту, заботу, справедливость. Веселый всегда на людях был. А знали мы — о семье сильно кручинился. Жена у него в Галиче оставалась с двумя ребятишками. Человек он самостоятельный. Другие, знаешь, и забывают о семье и по пути другие семьи заводят, а он тосковал, писем все ждал, заботился. Часто, бывало, говорил он нам: «Ничего, ребята, терпите. Трудно, тяжко сейчас, а придет время — врага победим, жизнь-то какая будет! Еще краше покажется. Вернемся домой, с родными встретимся…» И весь, бывало, загорится, будто бы уже перешагнул порог родного дома и с радостными возгласами бросились к нему жена и ребятишки…

Он долго молчит. Красный отсвет костра падает на его лицо, и оно кажется совсем другим — строгим, задумчивым.

Павел подбрасывает в костер березовые поленья. С тихим потрескиванием занимается сначала береста, свертывается трубочками, потом загораются все поленья. Около костра становится жарко.

В памяти дяди Феди встает черная осенняя ночь. Лиц не видно, только темные силуэты. Стоны, выстрелы… Их ведет мальчик в старом, подпоясанном красноармейским ремнем пальтишке. Отряд уходит неслышно, по одному, по приказу командира, мысленно навсегда прощаясь с ним. Командир остается один, беспрерывно отстреливаясь и бросая гранаты. На рассвете кольцо врагов сжимается, и они с изумлением видят одного человека. Он бросает в толпу врагов гранату и кидается к ним, чтобы тоже погибнуть. Но последняя граната не взорвалась. Враги издеваются до утра над командиром. А утром отступают под шквальным огнем, не успев захватить пленного. Его подбирают товарищи, бесчувственного, безрукого, истекающего кровью. Приходит наконец день, о котором мечтали с первого часа войны миллионы людей. Где-то звучит последний выстрел, и наступает долгожданный мир.

— И он пришел, тот час, которого так ждал Василий Ильич, — говорит дядя Федя. — Он перешагнул порог родного дома. Но к нему не кинулись — от него отшатнулись. Его, без рук, не приняли в семью!

— Что?!. Не приняли? — Павел в волнении встает.

Уже давно сидит на мешке Ваня, не спуская глаз с дяди Феди маленького.

— Не приняли! Невероятно! — тихо говорит он.

Да, парни, не приняли. И так бывает. Редко, по бывает. Другой бы от такого горя запил или по вагонам за милостыней пошел, а то бы и руки на себя наложил. Да не таков наш командир. Написал он тогда в правительство просьбу, чтобы отправили его куда-нибудь на край государства и дали дело самое трудное. Вот и направили его в Сибирь, председателем самого отсталого колхоза. А теперь вы сами видите — какой колхоз у нас.

— Ну, и что теперь? — спрашивает Павел.

— Теперь он знатный человек — Герой Социалистического Труда, — говорит дядя Федя маленький. — Он всех на ноги поднял, всех растормошил.

Павел слушает дядю Федю маленького, боясь упустить хоть одно слово. Ему хочется спросить комбайнера, а успокоился ли после всех несчастий Василий Ильич. Но дядя Федя говорит об этом сам:

— Такое ему пережить пришлось… Да и сейчас нелегко бывает. А только не любит он копаться в себе. Цель у него большая: добиться хорошей жизни всем людям. А когда о других думаешь, с людьми за счастье бороться, сам счастливым становишься, личное горе на второй план уходит.

На дорогу выплывает свет фар. Слышится тихий шум легковой машины.

— Едет! Не до сна ему теперь! — вглядывается в темноту дядя Федя маленький.

Машина сворачивает с тракта, останавливается на поле. К костру широкими шагами подходит председатель.

— Доброй ночи! — зычно говорит он и посмеивается такому необычному приветствию. — Доброй ночи!

Павел и Ваня встают.

— Вы садитесь вот сюда, — говорит Ваня, расправляя сбившийся мешок.

— Посижу, ребята, посижу!

Василий Ильич садится у костра. Пламя освещает его танкистский поношенный шлем, темные усталые глаза. С дядей Федей маленьким он закуривает, неловко держа в руке папиросу.

А мальчики даже не смеют сесть в его присутствии. Они стоят у костра, вытянув руки вдоль тела.

— Кипит работа в эту ночь. Здорово двинули! Еще бы дня два постояла погода… — говорит председатель. — Ну, как у вас?

Дядя Федя маленький приподнимается на колени.

— Да к утру этот массив одолеем! — горячо говорит он и подробно рассказывает председателю о работе своего агрегата за ночь. Потом встает, бросает в костер недокуренную папиросу: — Пора! Отдохнули малость — и за работу.

— Ну как, выдержите? — обращается председатель к Ване и Павлу.