Девушка почувствовала прилив раздражения, но на этот раз не к своему постоянному гостю, а к самой себе. Как она могла так долго лежать без дела, почему до сих пор не смогла собраться, когда столько нужно было сделать?!
— Ты пропустила ясный день, пока спала, — снова заговорил Килгрейв, не отводя взгляда от окна. — Печально… Я думал, что у тебя всё отлично с регенерацией.
Джессика издала звук средний между рычанием и фырканьем. Она может злиться на себя сколько угодно, но у этого ублюдка такого права нет. В тот же момент она почувствовала небывалый прилив сил, чем незамедлительно воспользовалась, чтобы неодобрительно покачать головой.
— Что, надеялся, побыстрее отсидеть? А так уже ножки затекли у бедного?
— Рад твоему сочувствию. Но я хотя бы тут скучаю, у твоей постели мучаюсь, а некоторые особо переживающие, — он выделил последние слова презрительной интонацией. — только на открытку и способны.
Он снова подошёл к тумбочке, Джессика повернулась было на бок, намереваясь первой прочитать пожелания о выздоровлении, от кого бы они не были. Но Килгрейв опередил её, сгрёб обе открытки и противным тоном зачитал каждую вслух.
— «Не болей, выздоравливай скорей…». Ну это от твоего мальчика на побегушках, Малькольма, кажется. Он заглядывал, — Джессика была рада не услышать ни капли интереса или злобы по отношению к младшему детективу. — А вот это, — британец помахал перед её лицом самодельной открыткой с красивым акварельным рисунком цветов на обложке. — То, о чём я говорил. Три дня прошло, а он даже мельком тебя увидеть не захотел. Прислал открытку, чтобы потом не жаловалась. Да ещё и такую. И на таких вот кавалером ты меня променяла? Либо он совсем беден, либо невероятно жаден…
— Либо с душой, — тоном, не допускающим возражений, и с довольной улыбкой на губах.
— Ну и кто у нас тут такой творческий?.. — Джессика тут же напряглась, наблюдая за Килгрейвом, который с раздражённым видом вертел открытку от Оскара в своих руках. Она точно была от Оскара.
Не найдя ничего, Килгрейв что-то неразборчиво пробурчал себе под нос и, смяв настоящее произведение искусства в бесформенный комок бумаги, швырнул его в сторону мусорного ведра в углу, но не попал. Неудача ещё больше взбесила его, он почти что рыкнул, рухнув на диванчик у окна. Откинувшись на спинку, мужчина закрыл глаза, шумно задышав через нос.
Джессика с раздражением наблюдала за тем, как он сначала вслух отсчитывает до десяти, а потом выполняет дыхательные упражнения для успокоения. Взгляд её постепенно смещается с его напряжённой фигуры на мусорное ведро, а именно на клочок бумаги рядом. Печально, что Оскар не навестил её за всё это время, но комендант, наверняка, боялся оставить своего мальчишку одного.
— Это мой подарок, — после некоторого молчания вдруг говорит Килгрейв, а потом поясняет. — Тот, что на тебе. Почти полностью хлопок, чтобы кожа дышала, но с добавлением шёлка для мягкости.
— Для понтовости, — тут же поправляет его Джессика, но вмиг приходит в смятение. — Ты что, переодевал меня?!
Пульс её мгновенно учащается, к горлу подступает тошнота, снова накатывает слабость громадной, штормовой волной. В голове всплывают все самые отвратительные моменты из их общего прошлого, паника и отвращение смешиваются в сердце.
Она не слышит его ответа, и снова проваливается в забытье.
========== 4 ==========
Белый туман слегка рассеивается.
Она видит последние минуты жизни своей семьи. Ничего ни ДО, ни ПОСЛЕ. Только эту гармонию, и следующий сразу за ней ужас.
Силуэты родителей стали ей отчётливо видны, а голоса их стали хорошо различимы в общем крике.
Только братик, младший братик всё прятался от неё за дымчатой белой ширмой.
Он не улыбался ей. Никто из них не улыбался.
А потом они все исчезали, и раздавался крик.
Она плыла в темноте, не чувствуя своего тела, не ощущая даже собственных мыслей. Пока жадно не захотела скорее очнуться.
Лунный свет через жалюзи упал на лицо Джессики, пробежался по щекам и векам и пробудил ото сна.
Впервые она очнулась и не услышала суеты от приходящих и уходящих врачей, кашля и жалоб пациентов, клацанья клавиатуры в регистратуре, лязга каталок, шуршания одеял и халатов.
Кругом стояла тишина, прерываемая лишь мерным дыханием спящих где-то недалеко от девушки других больных, её собственным и дыханием Килгрейва.
Мужчина, казалось, спал, свернувшись на диванчике. Он даже прикрылся пиджаком как одеялом, видимо, решив провести у постели Джессики всю ночь. Но как на него не посмотри, выглядел британец… очень некомфортно. Длинное тело не помещалось на маленьком, предназначенным, очевидно, только для того, чтобы сидеть, диванчике, поэтому даже приняв позу эмбриона, Килгрейв оказался вынужден растянуть свои ноги по полу. Его идеальная укладка растрепалась, а костюм и рубашка порядочно измялись.
И всё же такой неловкий Килгрейв вызывал у Джессики чуть меньше отвращения, чем его дневная самодовольная версия.