Жизненный круг

– А что на меня глядеть? Ты на Женечку глянь, мама. Как он там?

– Чудесный малыш, – отвечает мама. – Не волнуйся.

Людмила приходит в себя и понимает, что все только что происходившее было во сне. Может, и родила она лишь во сне? Но нет, она отлично помнит крик сына, требовательный крик мальчика, нуждавшегося в маме. «Сейчас встану и пойду к нему, – решает она. – Только встать не могу. Никак. И холодно до невозможности. А еще хочется пить – холодной воды, из деревенского колодца. Ох, и вкусная та вода!». При этих мыслях Людмила снова проваливается в сон. Сон тот тяжелый, тени бегают вокруг, темень невозможная. Людмила старается разглядеть что-нибудь в темноте, и не может. Вдруг ее озаряет яркий свет, и отец тянет к ней руку.

– Идем, доча, – зовет он.

– Куда? – спрашивает она.

– Туда, где я ждал тебя. Баба Сима и баба Клаша дождаться тебя не могут. Иди, говорят, за внученькой. Пора ей к нашему берегу прибиваться.

– А Женя?

– С Женей мама останется. Не волнуйся. Все будет хорошо.

И Людочка верит отцу, соглашается: именно так должно быть. И уходит с отцом вместе.

Звенья человеческой цепи

Замечательная жизнь была у Генки до пятнадцати лет. А как умер отец, навалились трудности. Такое впечатление, что отец унес с собою его беззаботное детство.

В детские годы был он любимцем семьи: мать баловала, позволяя сыну капризничать по любому поводу, отец не замечал его мелких шалостей, а когда случались шалости большие, терпеливо внушал, что мужчине негоже вести себя безответственно, сестра покровительствовала брату, и он очень рано сообразил, как от нее можно добиться желаемого. Словом, жил в семье очаровательный маленький деспот, похожий на ангелочка со старинной картинки, и вызывавший своим видом умиление людей.

В школе учился без напряжения, чаще в футбол гонял, чем уроки делал. Потому в дневнике его дружно уживались двойки с пятерками, а более всего красовались тройки. Этаким середнячком считался в классе: способным и ленивым. Да разве школьные отметки определяют жизнь человека? Нет, конечно, и Генка был уверен, что когда вырастет, станет космонавтом. Тогда все мальчишки мечтали об этом. Или капитаном дальнего плавания, дружным с опасностями, штормами и льдинами. Фантазия увлекала его во взрослый мир, в котором он непременно был героем.

Смерть отцовскую не видел: тот умер в больнице. Но помнит ощущение страха, возникшее у него ранним утром, когда отец был еще дома. Страх разрастался не столько от отцовского неподвижно лежащего тела, сколько от безысходно мечущейся по дому матери и испуганного лица сестры. Видно, женщинам трудно переживать горе. Лично он был спокоен. Внешне. А внутри себя он будто замерз или впал в анабиоз. Хорошо помнит, как Женька Миронов, отставной ухажер сестры, пытался отвлечь от тяжких раздумий: то в футбол звал играть, то устраивал гонки на короткие дистанции, то таскал по своим приятелям. Но самое лучшее, что тот делал: приходил к ним домой, сидел рядом с Генкой, с трудом разбираясь в его домашних заданиях по алгебре. Тогда-то и понял Генка, как ошиблась сестра, выбрав вместо этого надежного парня какого-то пижона вертлявого. Стал Евгений летчиком, письма ей добрые писал, к себе звал, только не откликнулась она. «И чего женщине надо?», – злился Генка на сестру, а много позже понял, что нити судьбы не всегда соединяются там, где им суждено соединиться. Человек путает эти нити, выдергивает их из чужого клубка, и от того, наверное, жестоко страдает.

Как бы там ни было, но именно поддержка Евгения вытащила его из странного состояния равнодушия к жизни и заставила задуматься над тем, как помочь людям в трудную минуту. Эти раздумья навели на мысль, что должен он стать врачом – кардиологом или хирургом, поскольку именно во враче в первую очередь нуждался его отец, как нуждаются и другие люди.

После школы поступил в медицинское училище. Одноклассники поступали в институты, а Генка мудро рассудил: туда с троечным аттестатом вряд ли возьмут, на первом же экзамене срежут, в училище медицинском недобор, там парня с руками отхватят. И, действительно, отхватили: зачислили в группу 31-ю, то есть в первую группу третьего курса. На первый курс зачисляли ребят, поступавших после восьмилетки. Может, и Генке так следовало поступить, да мать настояла. «Учись, – сказала, – сынок, в школе. Учителя тебя знают, помогут на ноги встать». Не хотелось тогда себя утруждать сбором документов и вступительными экзаменами, потому и остался в школе, еще два года лоботрясничал.