Жизненный путь Христиана Раковского

Остальные подсудимые, кроме Н. И. Бухарина, были полностью или частично деморализованы. При этом напомним потрясающую метаморфозу, произошедшую с Н. Н. Крестинским, точнее говоря, предположение о его подмене двойником. Бухарин же избрал на процессе другую тактику, нежели Раковский, хотя и сходную в главном – в самом факте «признательных» показаний. Он признавал «политическую ответственность» за преступления разного рода и категорически отвергал или опровергал свою причастность к конкретным преступным действиям. Проведя соответствующий анализ стенограммы процесса на различных уровнях, Стивен Коэн подытожил: «Используя ошеломительный набор двусмысленностей, уверток, кодированных слов, завуалированных намеков, логических хитросплетений и упорных опровержений, Бухарин регулярно перехватывал инициативу у Вышинского, все больше сбивал его с толку и камня на камне не оставил от обвинений истинного прокурора Сталина».[1577]

Раковский не обладал таким блестящим полемическим талантом, как Бухарин, умевший с поразительной легкостью доказывать совершенно противоположные вещи, он был старше Бухарина на 15 лет, на предварительном следствии Бухарин держался три месяца,[1578] тогда как Раковский более семи, и, естественно, поведение Бухарина на суде было намного более ярким. Американский корреспондент, присутствовавший на процессе, только у Бухарина обнаружил «мужество, гордость и почти что дерзость», его борьбу за свою репутацию в мире и за свое место в истории».[1579] Представляется немаловажным, хотя и преувеличенным мнение меньшевика-эмигранта Ф. И. Дана: «Ни на одном из предыдущих процессов не было таких скандальных для режиссуры эпизодов, как выступления Крестинского, Раковского, Рыкова, Бухарина и даже Ягоды, недвусмысленно заявлявших о лжи всех или части показаний, выуженных у них на предварительном следствии».[1580]

Оценивая процесс в исторической ретроспективе, можно с полной уверенностью утверждать, что вторым на нем после Н. И. Бухарина по мужеству, самообладанию, стойкости и силе логики, приспособляемости к чудовищной ситуации был именно Х. Г. Раковский.[1581]

Официально было сообщено, что Раковского допрашивали и третий раз, на закрытом заседании суда 9 марта, на котором он якобы дал показания о «своих изменнических и шпионских связях с некоторыми официальными представителями некоторых иностранных государств».[1582]

Скорее всего, этого заседания не было вовсе, но информация о нем была суду необходима, как воздух, чтобы прикрыть пустопорожний характер сведений о шпионаже на открытых заседаниях.

Запутанный Раковским, Вышинский в обвинительной речи почти не упоминал о нем, ограничившись лишь отдельными злобными выпадами.[1583] От заключительного слова Х. Г. Раковский отказался.[1584]

Последнее слово было предоставлено ему вторым, после Бухарина. Христиан Георгиевич начал с фактического выражения недоверия следствию и суду. «Я признался во всех преступлениях. Какое значение имело бы для существа дела, если бы я здесь перед вами стал бы устанавливать факт, что о многих преступлениях и о самых ужасных преступлениях “правотроцкистского блока” я узнал здесь, на суде, и с некоторыми участниками я познакомился впервые здесь. Это не имеет никакого значения».[1585] Следующие за этим признания в нелепых преступлениях, разумеется, теряли какой бы то ни было смысл при мало-мальски вдумчивом подходе.

В истинном и трагическом смысле последними публично сказанными словами Х. Г. Раковского были следующие слова: «С юного возраста я выполнял честно, верно, преданно свой долг солдата дела освобождения труда. За этой светлой полосой наступила черная полоса моих преступных деяний измены отечеству, черная полоса преступлений, которые я вам сегодня вкратце резюмировал. Я вам сказал все, что я знал, я все раскрыл, ничего не скрыл, ничего не утаил, я глубоко и искренне раскаиваюсь и прошу дать мне возможность хотя бы самым скромным трудом в любой обстановке искупить хотя бы ничтожную часть моей вины. Я кончил».[1586]

Это было вновь чисто словесное признание вины, которому предшествовали прямо противоположные, несовместимые с этим признанием суждения. Х. Г. Раковский надеялся таким способом поведения по возможности сохранить жизнь если не себе, то хотя бы своим многочисленным близким: супруге Александрине, ее дочери Елене и их родным, сестре Анне, ее сыну Валериану с семьей – женой Ираидой Новиковой и восьмилетним ребенком, носившим, как и дед, имя Христиан, племяннице Лиляне Гевреновой.

В какой-то степени этот расчет оправдался.