Жизнеописание Льва

Вова садится на кровати и, спустив ноги на пол, сидит так некоторое время. Странно лежать и спать, если все равно умрешь, но и сидеть странно. Вообще странно делать все, что делал раньше, а что теперь делать — непонятно. Он выходит в коридор. Под дверью Ларисы Витальевны горит тусклая оранжевая щель.

Вова тихо открывает дверь и встает на пороге. Лариса Витальевна поворачивается и смотрит из-под очков.

— Что?

Вова пожимает плечами.

— Тогда иди спать.

— Бабуль, — помолчав, говорит Вова. — Мы ведь пойдем завтра на плотину?

— А при чем здесь я, — глядя в книгу, отвечает она. — Это все к отцу, пожалуйста.

— А ты не знаешь?

— Надо думать, пойдете.

Вова не двигается.

— Что еще? — все так же не глядя, говорит Лариса Витальевна.

— А если дождь будет?

— Не задавай глупых вопросов.

Некоторое время оба молчат. Вова стоит то на одной, то на другой ноге, грея босые ступни о собственные икры. Бабка переворачивает страницу.

— Бабуль! — опять начинает Вова.

Лариса Витальевна не отвечает.

— Бабуль! — повторяет он. — А можно я тогда возьму флягу деда Васи?

— Вова! — вздохнув, бабка снимает очки и поворачивается. — Каждый гражданин СССР имеет право на заслуженный отдых. Я ясно выразилась?

Вова молча пятится в коридор и, прикрыв дверь, долго смотрит в щель, как бабка читает.

После второго или третьего поворота время для Левы перестает существовать. Каждый раз за поворотом открывается новая улица, все они в темноте одинаковы, и эта дурная бесконечность делает происходящее похожим на сон. В темном сне бредет Лева по улицам без людей, и только мерцают то слева, то справа голоса да огоньки керосинок за темными квадратиками окон.

Лева бредет мимо деревянных заборов и мимо сеток, натянутых между бетонными столбами; мимо железных ворот и скособоченных калиток; мимо высоких сосен, тянущих к нему свои лапы через заборы, и кустов шиповника перед заборами. Все это похоже на то, что есть на его улице, и Лева каждый раз думает, что он наконец попал домой, — но не находит своей калитки, а только череду похожих калиток. И это тоже сон.

Несколько раз он пытается прочесть названия улиц на белеющих в темноте табличках и прочитывает — но эти названия ему ни о чем не говорят.

В какой-то момент он находит дачу, где на террасе видны тени людей в танцующем свете керосинки. Люди ругаются, падает и бьется посуда. Этот всплеск жизни на мгновения вырывает его из сна; он встает на нижнюю перекладину забора, но, как только пытается влезть повыше, из глубины участка хрипло басит собака, с дачи напротив ей визгливо отвечает другая, вступают еще несколько — и Лева спрыгивает с перекладины.

В какой-то момент седой лохматый кабысдох догоняет его и бежит рядом, то обгоняя, то возвращаясь, но, когда Лева уже начинает радоваться, что у него теперь есть друг, пес ныряет под забор и исчезает на темном участке.

В какой-то момент он видит через сетку забора женщину, которая появляется на крыльце террасы с тазом в руках. Он молча смотрит на нее, но она не замечает его, уходит за угол — слышно, что она выплеснула воду, — возвращается и скрывается в глубине дремлющего дома.

И в какой-то момент дачи кончаются, Лева выходит в поле, моментально превратившись из человека в точку, и вдруг понимает, что вот это, скорее всего, и хорошо, и правильно, потому что так он больше никому не помешает — ни деревьям, ни животным, ни камням.

Сон обнимает его, заставляет остановиться, замереть.

Далеко слева видна темная туча леса, далеко справа — смутные пятна деревенских домов. А впереди, кажется, ничего нет, кроме бесконечного поля.

Татьяна кричит: «Лёва! Лёёёёва!»

Катя скрипит во сне, собираясь заплакать. Ей снится пожар.

Вова лежит и смотрит перед собой. Он не хочет умирать. Но, может быть, когда это случится, он будет этого хотеть?

Светлана, Анатолий и еще другие люди рассыпаются редким горохом по улицам поселка и тоже кричат, вызывая смятение в темных дачах.

Лариса Витальевна давно уже смотрит на одну и ту же страницу.

Лева садится на корточки. Не шумят от ветра листья, не лают собаки, не долетают отзвуки человеческих голосов.

В беззвучной темноте он говорит:

— На помощь.

Он не знает, кому может быть видна точка, которой он стал,

но издалека раздается тихое постукивание. Оно набирает силу, и вот на горизонте, свистнув, как чайник, появляется игрушечный состав с желтыми точками окон. Он тянется через поле — от левого края к правому, — настигает правый край, несколько мгновений занимает всю длину горизонта, от леса до деревни, и постепенно скрывается за деревней.

Вспыхивают фонари у него за спиной, зажигаются окна, и сразу с нескольких дач доносится торжествующий вопль. Громко вступает заработавшее радио, дует ветер, и лают собаки.

— Лёёёва! — кричит мама.

Лева оборачивается. По улице, передаваемая фонарями из одного круга света в другой, бежит Татьяна.

— Спасибо, — говорит Лева.

Часть 2. Полная картина мира

Я просыпаюсь раньше всех и иду в ванную.