Жизнеописание Льва

Развлечений, конечно, мало. Песни спеты, куклы одеты и накормлены. Пару дней она втихую раскладывает на кровати лоснящиеся карты с обтертыми краями и помутневшим рисунком — баба Лара вчера хватилась, да поздно, не нашла. Хитренький пиковый валет с лисьей мордочкой — к бровастой пиковой даме. Туз треф, напоминающий дуб, — к трефовым кустам десятки и девятки. Сочные сердца на шестерке сулят море любви. Жаль, что она не знает никаких игр и гаданий. Но постойте! А как же Андерсен! Сказка про карты — мама ей читала. Катя, правда, ничего не поняла, но там были карты и домик. Она осторожно составляет две карты углом — вот и хижина. Можно добавить кого-нибудь с боков, теперь одну сверху, потом все это падает, но не страшно. А если попробовать склеить кусочками пластилина?

Два прекрасных дня уходят на карточные замки. Сначала она просто осваивает технологию. Потом приходит к выводу, что ведь можно строить так, чтобы в окошки кто-то смотрел. И вот из шестерок и семерок выглядывает надменное лицо короля, а в воротах-тузах щурятся сразу два веселых валета. Хорошо. Теперь. Что за окна без света?

Свечных огарков полно на кухне. Початых спичечных коробков тоже. Карточные лица озаряются шаткими огоньками. Дамы гримасничают, короли топорщат усы, валеты откровенно веселятся. Вот эта дама будет мама, она смотрит через окно на папу-короля. Валет — Вовка, а она сама — прекрасная бубновая красотка с цветком. Она выше всех, в теремочке.

Знал бы Лева, что прямо по соседству рождается еще одна империя, империя-дом. Но Лева уже который день с утра до вечера долбит этюды Черни и один за другим приводит их в состояние хорошего и правильного.

К исходу третьего дня она строит настоящих карточных монстров, сталинские высотки, саграды фамилии. На четвертый день — особый день — назначен бал во дворце, будут все наши.

Использованы почти все карты и полностью все свечи. Она зажигает их и отступает в сторону, любуясь. О, дивный новый мир.

Сначала черная подпалина ползет по бубновой девятке и перекидывается на валета. С той стороны, откуда смотрит Катя, этого не видно — только слегка чудится приятный запах, как когда они жарили сосиски в лесу. Потом над домом появляется дымок, и вся конструкция немного заваливается набок. Катя подходит ближе посмотреть, в чем дело, и видит веселое оранжевое пламя, доедающее лицо пикового короля. Плавящийся пластилин пока не дает картам распасться. Катя опять отходит в сторону и большими глазами смотрит, как, пританцовывая, огонь расправляется с ее грандиозным домом. Надо сказать, это необычно и даже красиво — дух захватывает, как на американских горках.

Мама («а где все, мы обедать-то будем сегодня») сначала по инерции проходит ее комнату, но, уловив боковым зрением жаркое солнечное сияние на полу, возвращается.

Дальше все очень быстро. Она отталкивает Катю, делает какой-то гигантский прыжок в центр комнаты — ногами прямо на ее дом — и топчет его, подхватив подол сарафана. Отталкивает молча, прыгает и топчет тоже молча, и эта молчаливая сосредоточенность, в глубине которой — страх, наконец пугает Катю.

Она не успевает заплакать: вторым гигантским прыжком растоптавшая пожар мама оказывается прямо над ней и с размаха бьет по лицу.

Не по попе.

Этим ударом Светлана признает в Кате соперницу.

И это день только начался.

Он проливается затем небольшим дождем, на который даже не стоит обращать внимание. Дождь к вечеру проходит, но желания выйти поразмяться ни у кого нет, даже у бузинных воинов.

Татьяна с трудом отрывает от рояля Леву, намертво вцепившегося в Черни. Она не понимает, что у него не осталось другого спасения, что стоит ему оторвать пальцы от черно-белого полотна рояля, как приходит такая растерянность, что ему хочется убежать в ближний лес. Он больше не справляется с непорядком, вот в чем дело.

Они отправляются за молоком аж в Лукино, где есть настоящие коровы. Бочоночное и бутылочное, возможно, не настолько хуже, но путь в Лукино лежит мимо дачи Константина.

Поход получается бездарный: и за молоко много взяли, и Константина не встретили. На обратном пути они заходят на станцию, мама звонит соседке, которая поливает цветы, — узнать, все ли в порядке, и та сообщает грустную новость: умер Петр Авенирович. У него все были на даче, хватил удар, даже не смог в «скорую» позвонить. И нашли не сразу.

Вряд ли, конечно, что он умер в тот день, когда переволновался, высматривая для них такси. Но все же какая беда. Лучше не думать об этом. Но как не думать.

Когда они в сумерках возвращаются назад, обнаруживается, что не только фонари не горят, но и весь поселок снова погружен во тьму. На душе становится еще более тоскливо. Татьяна не поет.

Зато поет невысокий мятый мужичонка, который приближается к ним с другого конца Солнечной. Это электрик Антоныч, по вине которого Покровские со товарищи не смогли посмотреть целиком практически ни одну серию «Красного и черного».