Как будто в кино, он видит Кольку, который, ломая ветки, наконец устремляется из укрытия на помощь своим; слышит Мишкин крик «Левыч!!!»; на него чуть не падает, опять же производя в кустах сокрушительные разрушения, мальчик с Федоскинской. Волосы полны зеленых шариков, дно канавы усеяно листьями и ветками, которые топчут ноги сражающихся, — без его поддержки прекрасный Мишкин план развалился, противник вытеснил в канаву все войско и добивает превосходящей силой.
— Левыч! — кричит Мишка. — Левыыыыч!
Лева смотрит на свою трубку, ради которой было уничтожено целое высоченное растение — большая часть стебля выкинута, листья сорваны и брошены. Вспоминает драную ветку бузины, которая качалась на фоне серого неба. Прямо перед его лицом — перебитая лапа куста с обнаженным нежно-зеленоватым по краям и белым в центре разломом. Весь этот непорядок и вся эта боль — только ради того, чтобы они могли развлечь себя, ради бестолкового пыхтения на дне канавы и криков «ура!». Десятки зеленых шариков, которые могли стать ягодами и дожить до своей старости. Он задыхается. Мальчик из отряда неприятеля вырывает у него из рук трубку и ломает с криком «добыча!». Дерущиеся толкают его, и Лева падает.
— Стой! Аут! — кричит Мишка. — Чур, нет игры!
Побоище останавливается. Задыхающегося Леву поднимают. Он молчит, постепенно приходя в себя. Сначала никто не собирается его осуждать. Но, увидев, что Лева не пострадал, мальчик из отряда неприятеля — тот самый, что отобрал у него трубку, — говорит Мишке:
— Ну, ты взял придурка!
И никто из команды не заступается за Леву. Все молчат, и непонятно, что делать дальше.
— Короче, всё, — наконец говорит Мишка и машет своим уходить.
Лева отправляется вместе с ними. Он идет в самом конце, стараясь держаться поближе к Тишке, но тот как будто не хочет этого и ускоряет шаг.
На бетонке, пересекающей Солнечную улицу, компания останавливается.
— Топай домой, — говорит ему Мишка, не глядя в глаза.
Лева отправляется домой и остаток дня, к удивлению мамы и бабы Клавы, проводит в комнате. Он занимается своими привычными делами, и сквозь них проступают вопросы, на которые он не знает ответа. Даже если он больше не будет рвать листья, как быть с деревянными предметами? Шкаф, стол, стул. Дом, сарай. Рояль.
Он берет журнал «Наука и жизнь» и листает его, бездумно рассматривая цветные вклейки. Мама говорила, что бумагу тоже делают из деревьев. Он откладывает журнал в сторону.
Кошки роятся у его ног и ноют с заученными интонациями попрошаек. Кошки едят живых мышей. Он ест кур и больших животных, из которых делают говядину.
Больно ли огурцам и помидорам? Яблокам?
Дождь тихо сеется. Так проходит несколько дней. Они серы: неясно, когда наступил рассвет, и не замечаешь заката.
Во все домашние игры сыграны по нескольку раз, журнал «Наука и жизнь» полностью изучен, кроссворды разгаданы, неразгаданное признано навечно неразгаданным. Вещи на террасе влажные, воздух пахнет сырым деревом.
Один раз он видит проходящий по Солнечной улице Мишкин отряд — вместо него взяли внука Полины Петровны.
Наконец баба Клава решает пойти в библиотеку и берет его с собой. Они надевают резиновые сапоги и плащи. Находят подходящие сумки для книг.
Сначала долго идут по раскисшей тропинке. Носы резиновых сапог празднично сверкают под дождем, пока подошвы давят грязь, выползающую с боков.
Вода в Сетуни поднялась почти до уровня мостика. «Держись за перила!» — говорит баба Клава, и он держится за мокрые железки, а потом не знает, обо что вытереть руку.
Далее они карабкаются по скользкой деревянной лестнице на высокую, почти вертикальную кручу. Библиотека не должна быть доступна, тогда добравшийся до нее получает награду — стеллажи, битком набитые книгами, и ни одного посетителя.
Тихая женщина с химической завивкой беседует с бабой Клавой о различном качестве молока в бочке и в бутылках. Лева нюхает книги.
Они берут очень-очень много — столько, что баба Клава доверяет ему нести часть. «Вы уж, пожалуйста, не задерживайте!» — говорит женщина с завивкой. О, не беспокойтесь. И вот теперь, когда тело Левы перекособочено от тяжести сумки с книгами, зыбкое равновесие в его душе, наоборот, начинает восстанавливаться. Ему есть куда уйти от вопросов и, возможно, есть где найти ответы.
Но кто его просил на обратном пути закрепить успех?
— Ба, а мы можем так жить, чтоб не есть других и не трогать деревья?
— Нет.
День забот