Забегая вперед, скажу, что безрезультатность, тщетность усилий угнетали больше всего. Моя жизнь стала напоминать прокручивание винта с сорванной резьбой. Я просила этих людей не шуметь, они обещали больше этого не делать и тут же продолжали. Когда я вызывала полицию, а дошло и до этого, то очень точно могла определить, доехал ли наряд. Именно в те несколько минут было тихо. Потом наряд уезжал, и шум возобновлялся. А утром я набирала номер Льва и выслушивала бесстрастный и далекий — как будто из тех неведомых мест, где сейчас, возможно, скрывался Лев, — голос, который предлагал мне перезвонить позже.
Я почти уверена, что Лев пропал и что Петр к этому причастен.
В ноябре я встретила то самое неопознанное существо. Мы столкнулись у входа в магазин. Я узнала его по собакам.
Это был мужчина. Маленького роста — едва ли выше меня, — опрятно и со вкусом одетый. Низкий лоб неандертальца бугристо нависал над глубоко сидящими глазами, которые светились странным светом, прозрачным, безвоздушным.
Мы поговорили, и я до сих пор помню это ощущение — как будто говорю совсем не то, что хочу сказать и что собиралась говорить. Я интересовалась, что именно они двигают и почему это так шумно. Он удивлялся, потому что они ничего не двигали — разве что кресло у двери чуланчика: предыдущие жильцы так нескладно все организовали. «Я новый зять, — сказал он. — Понимаете, идет притирка. Пожалуйста, потерпите. В январе мы уедем». У него оказался низкий, глубокий голос, который как будто образовывался не связками, а шел откуда-то из глубины тела.
Мы вместе дошли до подъезда и расстались у моей квартиры почти друзьями. Собаки — белая застенчивая гигантша и крикливая рыжая клякса — дали себя погладить. После разговора я испытала облегчение, что все так просто уладилось и нам удалось найти общий язык.
Ночью я не спала от невыносимого шума.
Заявление о пропаже Льва у меня нигде не принимают, потому что я не являюсь ему никем, а он взрослый, самостоятельный человек, который имеет право уехать, куда вздумается. Выясняется к тому же, что я мало знаю о Льве — только имя-отчество и фамилию, ни года рождения, ни места работы — какая-то библиотека. Всего этого недостаточно.
Я стою в растерянности в предбаннике отделения милиции. Там много досок с приказами и распоряжениями, продавленное кресло у стола. Я изучаю приказы в надежде получить какую-нибудь подсказку, как же мне теперь искать Льва. Когда я отворачиваюсь от досок, в кресле обнаруживается женщина с сумочкой-ридикюлем, как в пятидесятые годы.
С Митей и его женой Айгуль мы едем на дачу Льва. Поселок обступили высотки. Он огорожен тюремным жестяным забором — маленькое дачное гетто.
Долго блуждаем по поселку, темнеет. На некоторых дачах загораются огни, очень редкие. Наконец оказываемся у проломленного забора, его уцелевшая часть почти лежит на земле. Даже отсюда понятно, что на даче никого, но мне непременно надо попасть туда и удостовериться, что Льва там нет. Мы шагаем гуськом по замерзшим листьям. В соседнем каменном доме светятся окна и громко работает телевизор. «Там никого нет!» — кричит нам человек, который курит на крыльце.
Двери дачи открыты, внутрь намело скрюченные бурые листья. Мы бессмысленно ходим по комнатам. На кухне я нахожу кастрюльку со сваренным пшеном. Его варили недавно, оно не успело испортиться. Значит, Лев здесь все-таки был?
Петр подходит ко мне, когда я сижу в сквере у Низами. Садится рядом, мне страшно его присутствие, но я должна ради Льва. «Он ведь, как и вы, не любил меня и боялся», — говорит мне Петр своим тонким голосом. «Зачем же он пустил вас?» — спрашиваю я. Он улыбается и смотрит на меня. Теперь я начинаю сомневаться, что он виноват в исчезновении Льва, — иначе зачем ему быть со мной таким откровенным? Если только это не часть его плана.
Я попала в ловушку в собственной квартире. Это перестало быть условием задачки, которое пишется в верхней части страницы, — стало бесполезным перебиранием решений, ни одно из которых не приводит к ответу. Ночью некуда идти, но оставаться невыносимо. Как ни странно, очень досаждал непостоянный характер шума: он как будто играл со мной. Вдруг наступало затишье, заставляя думать: ну, кажется, на сегодня всё. Я засыпала — и через полчаса вскакивала от громкого удара, многократно увеличенного сном. Я склонна к созданию экстравагантных теорий, и мне стало казаться, что люди у меня над головой каким-то образом узнают, что я заснула, и именно в этот момент возобновляют свой шум. Признаться, я и сейчас до конца не отказалась от этой теории.
Если Лев был на даче и варил птицам пшено, значит, он не чувствовал никакой опасности, а напротив, имел вполне конкретные планы на ближайшее время. Но почему же он не покормил птиц?
Сосед курит на крыльце, в доме громко работает телевизор. Сосед говорит, что в последний раз видел Льва несколько недель назад, он приезжал с Петром. Точной даты не помнит. Правда, на днях вроде бы в доме было слышно радио, — хотя, возможно, ему показалось.