Жизнеописание Михаила Булгакова

12 июля. «День физкультурного парада». Едучи по своим делам, Булгаковы остановились на Арбатской площади. «…Смотрели на проходящих физкультурников. Издали очень красивое зрелище – коричневые тела, яркие трусы. Вблизи – красивых лиц почти нет.

Вечером у Вильямсов. М. А. прочитал половину повести своей „Собачье сердце“. Острая, яркая сатира. М. А. говорит, что грубая».

«…Мы живем под Житомиром, в деревне, – писала Елена Сергеевна матери 19 июля. (Они поселились на пансионе у родственников артиста МХАТа В. А. Степуна. – М. Ч.) – Я страшно счастлива, что уговорила Мишу уехать из Москвы. – И он устал, и я, оба издергались, а здесь – полный отдых, ни газет, ни хозяйства, ни телефона». Булгаков работал над либретто о Петре, а также над «Записками покойника». 14 августа вернулись в Москву. За это время печальная участь постигла С. Клычкова, который жил в одном с ними доме, Зарудина, Б. Ясенского, Ивана Катаева. «Сережа Ермолинский позвонил в 5 часов, узнал, что мы приехали, очень обрадовался. Это приятно. Все остальное очень мрачно». В последующие дни до Булгакова доходили такого же рода известия про А. Бухова, А. Пиотровского, про многих других – не всегда достоверные.

20 августа. «Холодный обложной осенний дождь. После звонка телефонного – Добраницкий. Оказывается, арестован Ангаров. По Мишиному мнению, он сыграл очень тяжелую роль и в деле „Ивана Васильевича“, и вообще в последних литературных делах Миши, в частности в „Минине“. Добраницкий упорно предсказывает, что дальше в литературной судьбе М. А. будут изменения к лучшему, и также упорно М. А. этому не верит. Добраницкий задал такой вопрос: „А вы жалеете, что в Вашем разговоре 30-го года Вы не сказали, что хотите уехать?“ М. А. ответил: „Это я Вас могу спросить, жалеть ли мне или нет. Если Вы говорите, что писатели немеют на чужбине, то мне не все ли равно, где быть немым – на родине или на чужбине“».

29 августа Булгаков на совещании с Самосудом и авторами оперы „Поднятая целина“» – в гостинице «Москва». «Был еще поэт Чуркин, который подошел к М. А. и спросил: „Скажите, вот был когда-то писатель Булгаков… – А что он писал, про кого говорите? – Да я его книжку читал, его пресса очень ругала…“ – М. А насторожился, спрашивает: „А пьес у него не было?“ – „Да, говорит, была пьеса «Дни Турбиных»“. М. А. говорит: „Это я“. Чуркин выпучил на него глаза и говорит: „Вы даже не были в попутчиках, вы были еще хуже?!..“ М. А. ответил: „Ну, что может быть хуже попутчиков?“»

Так он оказывался уже чем-то вроде тех «чудовищ ископаемо-хвостатых», к которым причислил себя в последней поэме его давний партнер по бильярду.

30 августа звонят из ВОКСа? и Елена Сергеевна отмечает, что из слов звонившего – «Аросев тяжело заболел и больше не вернется» – «понятно, что бывший председатель ВОКСа Аросев арестован. 〈…〉 Вечером М. А. играл у нас в шахматы с Топлениновым».

2 сентября. «Чудесный летний день. 〈…〉 Вечером навестили Мелика 〈…〉 В газете сообщение о самоубийстве председателя Совнаркома Любченко».

5 сентября. «Мише говорили, что арестован Абрам Эфрос. Не знаем, верно ли, очень много врут.

Вечером Миша у Сергея Топленинова играет в шахматы».

6 сентября. «М. А. возится с Петром».

13 сентября закончена диктовка на машинку либретто «Петра Великого», а 19-го автору уже посланы 10 замечаний П. М. Керженцева, заключаемых словами: «Итак, это самое первое приближение к теме. Нужна еще очень большая работа». Он вновь попадал в тиски переделок и дотяжек. Все чаще он сравнивал себя в разговорах с заводом, вынужденным производить зажигалки.

23 сентября. «Мучительные поиски выхода: письмо ли наверх? Бросить ли театр? Откорректировать ли роман и представить? Ничего нельзя сделать, безвыходное положение! Днем с Сергеем на речном трамвае, прекрасная погода. Успокаивает нервы».

24 сентября. «Днем с М. А. ездили на речном трамвае. Но уже туманно, моросило».