Жизнеописание митрополита Вениамина (Федченкова)

Деникин не хотел прислушиваться к епископу Вениамину. И, видимо, остановить своих подчиненных он также не мог. Это вызывало недоумение. «Голос наш дальше храмовых проповедей не слышался, – сетовал владыка. – Да и все движение добровольцев было, как говорилось, патриотическим, а не религиозным. Церковь, архиереи, попы, службы, молебны – все это было для белых лишь частью прошлой истории России, прошлого, старого быта, неизжитой традиции и знаком антибольшевизма, протестом против безбожного интернационализма». Но по своим действиям, методам они зачастую действовали как большевики. Не случайно он вспоминает эпизод с кающимся белым офицером из старообрядцев, который со слезами признавался в том, что они такие же большевики: «Только они – красные большевики, а мы – белые большевики!» «Я тогда еще верил в Белое движение и что-то утешительное стал говорить ему, – пишет владыка, – но мои слова не запали ему в душу». Нужно было как-то спасать положение. «”Белое” оказывалось не везде и не у всех чистым, на это движение легло уже много пятен. Можно ли еще их отмыть? – задавался вопросом владыка. – Генерал Врангель попытается это сделать…»

В октябре 1919 года епископ Вениамин совершил поездку по Южному берегу Крыма. Он хотел оживить церковную жизнь, сделать так, чтобы голос Церкви был слышен и в белых рядах. Вероятнее всего, к этому моменту относится описываемый им в воспоминаниях эпизод с просмотром кинокартины с девизом воспитанников российских кадетских корпусов – «Жизнь Родине, честь никому». Эту картину владыке в Ялте показал сам автор, оставшийся нам неизвестным. В ней изображалась борьба белых против красных на примере одного юноши, примкнувшего к добровольческому движению. Почти все время, по словам владыки, он плакал в темноте и уже окончательно решил, что грешно и стыдно сидеть в тылу и нужно принимать самому участие в белом движении. «Всякому понятно, что я встал на сторону белых, а не красных, – писал он. – Все белое было мне знакомым, своим прошлым, а главное – религиозным». Он вспоминал, как на Поместном Соборе соборяне радовались так называемому корниловскому движению и молча печалились, когда дело кончилось провалом, как втайне сочувствовал подпольному набору добровольцев, пробиравшихся на Дон к генералу Алексееву, и переживал, что стоит в стороне от этих героев. Совесть все больше начинала его беспокоить: почему он мирно сидит в тылу, а не борется вместе со своим народом против безбожников.