Жизнеописание Степана Александровича Лососинова

Остальные лукомирские гостиницы рядом с «Континенталем» казались убогими, да и были такими на самом деле.

Теперь в «Континентале» много номеров было занято участниками встречи монарха. Тут остановились заведующие поездами-складами и какие-то еще неизвестные люди из Петербурга, ловко приехавшие именно в этот самый день для того, чтобы начать свою службу в складах. Не быть при встрече значило не получить ордена. Поэтому были все, кто только мог.

Веселиться предполагали в большом номере, занятом камергером Штромбе.

Камергер Штромбе был человек компанейский и не лишенный поэтического чувства.

Еще утром, отдавая распоряжение о предполагавшемся ужине, он сказал метрдотелю:

— Белого вина, холодного, как снега Московии, и красного вина, теплого, как вода генисаретская, шестьсот жен и девиц без числа.

При виде хорошо сервированного и ярко освещенного стола у человека всегда делается восторженное настроение. Нельзя подойти к такому столу, не потирая рук, не испытывая сладостного содрогания и не сказав: «Что ж, начнем, пожалуй», или «Недурно закручено», или что-нибудь в этом роде.

Теперь все были в нарочито восторженном настроении, ибо ладонь у каждого словно еще как бы чесалась от прикосновения монаршей руки, а Штромбе утверждал еще, что ордена будут с мечами и бантом. Если такой орден приятно получить, побывав в сражении, то насколько приятнее получить его, не побывав в оном. Поэтому радость уполномоченных была понятна и естественна.

На всех кувертах лежали записочки с фамилиями, но почему-то лежали они через один куверт, остававшийся безымянным.

— В чем дело, Штромбе? — спросил граф Хлынов, когда все уселись.

— Пока еще это тайна, — ответил Штромбе и провозгласил тост за здоровье государя. Ответом ему было громовое ура. Все головы откинулись назад, и пустые рюмки со звоном полетели в угол, где стоял уже на этот случай лакей со щеткой.

Рюмка водки и салат оливье были той каплей, которая переполнила чашу восторженности. У многих на глазах показались слезы умиления.

Пантюша уже пил на брудершафт с князем и Грензеном.

Один только человек был мрачен и уныл, ибо в человеке этом дух настолько доминировал над телом, что никакое чревоугодие не могло заглушить в нем любимой идеи. Говорят, Гракхи за едою сочиняли свои речи. Пока один брат сочинял, другой совал ему в рот пишу.

Да, один человек только равнодушно глядел на стоявшие кругом яства, и глубокую грусть изображали его проницательные глаза.

«Неужели отказаться от любимой идеи?» — думал он, равнодушно выпивая рюмку за рюмкой и словно по обязанности закусывая то балычком, то рыжичком, то икоркой. «Лучше умереть, чем превратиться в одну из этих машин, переваривающих пищу и мечтающих о мечах и бантах. Нет, я не откажусь от своей идеи!»

И, облизнувшись после провансаля, он почти вслух добавил: «То что не удалось сверху, удастся снизу!»

И когда он сказал себе это, его вдруг охватило новое вдохновение, и ему захотелось выпить по-настоящему самому с собою. Он выпил, закусил омаром и только теперь обратил внимание на своих собутыльников.

Все они уже разговаривали во все горло, перебивая друг друга и вставляя в разговор крепкие словечки. Камергер Штромбе расстегнул свой китель, украшенный на плечах двумя золотыми орлами, и, видимо, готовился к некоему coup d'Etat [14].

— Господа, — кричал какой-то полный с удивительно приятным лицом петербуржец, — кто сказал, что мы проиграем войну? Покажите мне эту сволочь, и, честное слово, я превращу его морду в салат…

— Это увеличит количество закусок.

— Господа! — кричал уже совершенно пьяный уполномоченный из сенатских секретарей. — Башкиров утверждает, что все шейные ордена можно носить всегда… Скажите ему, что он кретин…

— Кто говорит об орденах? Я знаю наизусть статуты всех орденов. Что? Станислав третьей степени дает право пробовать пищу в казенных заведениях, но не высказывать своего мнения… Анна дает право пробовать пищу и высказывать свое мнение… а, например, Владимир третьей степени дает право посещать женские бани…

— Но не высказывать своего мнения.

— Хо-хо. C'est bien dit! [15]

Внезапно Штромбе встал и принялся из всех сил стучать вилкой по бокалу.

— Господа! — заорал он, перекрикивая всех. — Когда римлянам не хватило женщин, они, как известно, похитили сабинянок и поступили вполне резонно… Видите: рядом с каждым из вас есть свободное место, надо, чтоб оно не пустовало… иначе мы не мужчины… не римляне… Каждому дается полчаса времени на заполнение соседнего места… Кто за это время не найдет себе дамы — вечный позор ему.

— Правильно! Здорово! Великолепная мысль! Ура!

— Сейчас ровно десять часов… Чтоб к половине одиннадцатого все свободные места были заняты дамами, независимо от возраста и общественного положения.

— Ура!..

Все ринулись из номера.

Сабинянок найти оказалось не так уж трудно, ибо они сами собрались у дверей «Континенталя», очевидно, предчувствуя неизбежное похищение.

Наиболее ловким удалось найти сабинянок и в пределах гостиницы.