– Тогда горящая настойка
С другого конца стола сквозь его объяснения прозвенел голос мисс Розали:
– Но, Габриэль, они буквально истребили целое племя русалок! Знаю, частично это вина наших волшебников, поскольку они готовы заплатить безумные деньги за части тела русалок, но Тень необходимо остановить!
– Эта сторона операции была закрыта, – ответил вдалеке сухой голос Габриэля. – Сейчас главная проблема – оружие, поступающее из Первой серии.
– Советую тогда начинать с пентаграммы и огня, – продолжал гудеть доктор Симонсон, – используя более простую разновидность слов для запуска процесса, но…
Кристофер молча сидел, думая, что если станет следующим Крестоманси, запретит говорить о работе во время еды. Навсегда. Он был рад, когда ему позволили встать из-за стола и уйти. Но теперь ему оставалось только бродить по округе, чувствуя, как все чары этого места покалывают его кожу, точно комариные укусы. На английский парк были наложены чары, не дающие расти сорнякам и помогающие червям; чары, поддерживающие здоровье гигантских кедров на лужайках; и чары вокруг всего парка, не пускающие незваных гостей. Кристофер подумал, что легко мог бы разбить эти последние и просто сбежать, вот только чувствительность, которой он научился у доктора Посана, подсказывала ему, что если он разобьет чары границы, включится тревога в сторожке у ворот и, возможно, по всему Замку тоже.
Сам замок состоял из двух частей – старой с башенками и более новой, – слитых воедино в хаотичное целое. Но существовала еще дополнительная часть замка, выступавшая в сад и казавшаяся еще старше – такая старая, что наверху ее разрушенных стен росли деревья. Естественно Кристоферу захотелось исследовать эту часть, но на нее были наложены сильные чары, сбивающие с пути, из-за которых каждый раз, когда он пытался добраться туда, она оказывалась позади него или сбоку. Так что он сдался и вошел внутрь, где чары вместо того, чтобы покалывать, тяжело давили на него. Чары внутри замка он ненавидел больше всего. Они не позволяли ему быть таким сердитым, каким он себя чувствовал. Они всё притупляли и заглушали. Чтобы выразить свою ненависть, Кристофер стал использовать молчаливое презрение. А когда с ним заговаривали и ему приходилось отвечать, он становился настолько саркастичным, насколько умел.
Это не помогало ему ладить с Флавианом Темплом. Флавиан был добрым и увлеченным учителем. В обычных обстоятельствах он понравился бы Кристоферу, даже несмотря на то, что носил слишком тугие воротнички и чересчур старался быть спокойным и величавым, как остальные люди Габриэля де Витта. Но Кристофер ненавидел Флавиана за то, что он один из этих людей. А вскоре он обнаружил, что у Флавиана напрочь отсутствует чувство юмора.
– Вы бы не заметили шутку, даже если бы она врезалась прямо в вас, да? – спросил он на второй день после обеда.
Послеобеденное время всегда было посвящено теории или практике магии.
– О, не знаю, – ответил Флавиан. – Кое-что в Панче[10]
на прошлой неделе вызвало у меня улыбку. А теперь вернемся к тому, о чем мы говорили. Как считаешь, сколько миров входит в Родственные миры?– Двенадцать, – сказал Кристофер, поскольку помнил, что Такрой иногда называл Везделки Родственными мирами.
– Очень хорошо! Хотя, вообще-то, их больше, поскольку каждый мир на самом деле является набором миров, которые мы называем сериями. Единственная серия, содержащая лишь один мир – Одиннадцатая, но нам нет нужды беспокоиться об этом. Вероятно, вначале все миры были одним миром. А потом в доисторический период случилось нечто, что могло разрешиться двумя противоположными путями. Скажем, взорвался один из континентов. Или не взорвался. То и другое не могло быть одновременно правдой в одном и том же мире, и он разделился на два мира – находящихся рядом друг с другом, но отдельных – один с континентом, другой без него. И так далее, пока их не стало двенадцать.
Кристофер слушал с некоторым интересом, поскольку ему всегда было любопытно, как появились Везделки.
– А серии получились таким же образом? – спросил он.