Жизни, не похожие на мою

В субботу утром, когда мы приехали, в доме было полно народу: Патрис с девочками, родственники с обеих сторон — родители, братья и сестры, не считая соседей, постоянно забегавших на чашку кофе. Кофеварка работала безостановочно, и чашки едва успевали споласкивать водой из-под крана. Я присоединился к семье самым последним, мне нужно было найти какое-либо занятие, и я устроился за кухонным столом, чтобы помочь матери Патриса готовить салат на завтрак. Мы все знали, зачем собрались тут, говорить на эту тему не стоило, но тогда о чем еще говорить? По совету Жюльет она читала мою книгу «Изверг», от нее же знала, что я — жених Элен. Женщина признала, что книга, на ее взгляд, оказалась очень жесткой. Я согласился с ней, более того, признал, что мне самому было тяжело писать ее, и я испытываю чувство стыда за то, что писал о таких страшных вещах. Вообще, людям моего круга совершенно не важно, о каких ужасах пишется в книге. Напротив, многие видят в этом ее достоинство, доказательство смелости автора. Но простых, неискушенных читателей вроде матери Патриса, это шокирует. Они не рассуждают, хорошо или плохо писать на ту или иную тему, но у них, тем не менее, возникает вопрос: а зачем об этом писать? Они думают: этот приятный, воспитанный мужчина, что помогает им резать огурчики для салата и искренне принимает к сердцу траур семьи, должно быть, на самом деле псих или несчастный человек — в любом случае, с ним не все в порядке. И хуже всего то, что я не могу не согласиться с ними.

Я сбежал на кухню и составил компанию матери Патриса еще и потому, что не осмеливался подойти к девочкам. Я говорю о старших — Амели и Кларе. Для общения с ними недостаточно быть добрым и хорошо воспитанным. Я не знал, что делать, но одно понимал совершенно ясно — сейчас я не был готов к этому. В свой первый приезд я паясничал и смешил Амели. Теперь в роли клоуна выступал Антуан, младший брат Элен и Жюльет, способный удивительно легко располагать к себе людей и завоевывать их сердца. Он был весел, дружелюбен и открыт, в его обществе каждый начинал чувствовать себя спокойно и непринужденно, особенно дети. Позже я обнаружил, что и в его душе может открыться бездна печали, а пока завидовал его простодушию и беспечному отношению к жизни, чем не могли похвастать ни я сам, ни, как мне тогда казалось, Элен. И все же, она была способна забываться. Я заметил это, когда она помогала жертвам цунами, а ее отношения с Кларой лишь подтвердили мои наблюдения. Патрис, как рассказала мне его мать, накануне беседовал со своими девочками. Та еще, надо сказать, беседа: мама скоро умрет, завтра, после школьного праздника, мы все в последний раз пойдем навестить ее. Ему пришлось повторить свои слова дважды, и Клара их услышала. Она знала, что в свои четыре годика вот-вот лишится незаменимой материнской любви, и уже пыталась найти ее у своей тети. Я смотрел, как Элен ласкает и утешает девочку, вытирает ей слезы, и был потрясен ее деликатностью, как и тогда, на острове, когда наблюдал за ней в совершенно противоположной ситуации — в утешении нуждались родители погибшего ребенка.