Жизни, не похожие на мою

Тем не менее, даже Жан-Пьер считал, что Этьен перегибает палку, и в шутку называл его Робеспьером или судьей-революционером. Он говорил: «Это слишком просто, но судья не должен делить мир на крупные недобросовестные заведения и неискушенных, загнанных в угол бедняков, равно как и безоглядно становиться на сторону последних». На это замечание Этьен отвечал словами Флоре: «Я всего лишь применяю закон». Да, он применял его, но на свой лад, помня выступление Бодо перед студентами Национальной школы по подготовке и совершенствованию судебных работников, оказавшую на него неизгладимое впечатление. Бодо, один из организаторов Профсоюза работников органов правосудия в шестидесятые годы, получил взыскание от министра юстиции — в то время этот пост занимал Жан Леканюэ[40] — за то, что обратился к молодым судьям с такой речью: «Будьте пристрастными. Чтобы сохранить равновесие между сильным и слабым, между богатым и бедным, а весят они отнюдь не одинаково, поступайте так, чтобы чаша весов склонялась в нужную сторону. Будьте заранее настроены в пользу женщины, а не мужчины; должника, а не кредитора; рабочего, а не работодателя; вора, а не полиции, участника судебного разбирательства, а не судебной системы. Закон можно истолковать по-разному, он скажет то, что вы вложите в его уста. Разбираясь с вором и обокраденным, не бойтесь наказать потерпевшего».

Что касается адвокатов банков и кредитных учреждений, то они выходили из зала суда растерянными и в то же время взбешенными. Им предстояло объяснять своим клиентам, что они проиграли, хотя раньше в подобных случаях всегда брали верх, из-за одноногого судьи, председательствующего в суде Вьена и оказавшегося редкостным занудой: он измеряет высоту букв и разводит руками — сожалею, но здесь не восьмой кегель, а потому прощайте проценты и штрафные неустойки. Если ход с восьмым кеглем не срабатывал, он находил что-либо другое: пощады не было ни одному договору. Неподалеку, в Бургуэне, имелся еще один суд малой инстанции, и судья там был полной противоположностью Этьену: кредиторы всегда уходили от него удовлетворенными. По этой причине они из кожи вон лезли, стремясь обойти правила территориального деления и подать свои дела на рассмотрение понимающему человеку: жесткому к бедным, мягкому к богатым, шутил Этьен, но, конечно же, судья из Бургуэна себя таким не считал и мог бы сказать о себе то же самое, что говорили Этьен и Флоре: я применяю закон. В 1998 или 1999 году такой способ его применения еще главенствовал в судопроизводстве. Судьи из Ньора и Вьена даже среди своих коллег слыли леваками и бунтарями. Однако, ситуация начинала меняться к лучшему.

По данным Флоре выходило, что кредитные учреждения имели приблизительно два процента неоплаченных задолженностей. Такие убытки соответствовали принятым нормам и, как правило, заранее закладывались в сумму договоров. Они не мешали заимодателям спать спокойно. А вот настоящую угрозу и серьезное беспокойство вызывал риск широкого распространения неплатежей. Кредиторы прекрасно знали, что 90 % их контрактов составлены с нарушением закона. Пока во Франции есть два-три судьи, вскрывающих нарушения и действующих вопреки интересам кредитных организаций, это еще ничего, тем более, что их решения зачастую признаются недействительными в результате подачи апелляции. Но, если их будет пятьдесят или сто, дело примет совсем другой оборот. Это может обойтись кредиторам очень дорого.

Такие перспективы воодушевляли Этьена и Филиппа Флоре. Они видели себя одновременно Давидами, сокрушающими кредитного Голиафа, и первопроходцами, уверенными, что за ними неизбежно последуют остальные. Они распространяли копии своих судебных решений среди членов Ассоциации судей малой инстанции, стараясь перетянуть как можно больше коллег в свой лагерь. Каждый новый сторонник означал победу, приближавшую их к критическому моменту, когда судебная практика даст крен в нужную сторону, а банки испытают настоящее потрясение.