Жлобология. Откуда берутся деньги и почему не у меня

Я и сам успел тогда поработать во французском стартапе ProXchange, который возмечтал сделать панъевропейскую биржу подержанного оборудования. Это была моя первая работа – вебмастером. Платили мне то ли 6600, то ли 6800 франков в месяц – чуть больше минимальной зарплаты. Евро тогда только-только появилось, за тысячу давали 6560 франков. Малюсенькую 33-метровую двушку в центре Парижа мы снимали за 7000. Жировать особо не получалось, хотя жилось неплохо – бутылочку Бордо мы могли себе позволить, а гречневые блины на углу были вкусны и полезны. Хватало даже на пару раз сгонять на выходные в Альпы (в общагу, конечно, но это не беда – зато со скипассом и едой). В Диснейленд лазили через забор, а в метро часто ездили без билетов, как негры. Золотое было время!

Но я отвлёкся от темы. Сайт стартапа был написан на полумёртвом ныне ColdFusion, а я занимался его переводом на русский, что из-за романо-германских языковых шаблонов было нелегко, хотя и интересно. Так вот, основатели собрали сначала 3, а потом ещё 30 миллионов евро на вершине интернет-хайпа. Мы сидели в новомодном тогда оупенспейсе и всё было очень многообещающе. Офисы конторы открылись то ли в 8, то ли в 12 странах (в том числе и в России), поиском оборудования занимались топовые профессионалы из своих отраслей – за топовую зарплату, конечно.

Но самое крутое в той работе я запомнил на всю жизнь. Это была столовка, которую, конечно, язык не поворачивался назвать столовкой – это был крутейший ресторан с искусным поваром-негром, который каждый день готовил блюда разных кухонь мира. Поход на (бесплатный!) обед был лучшим моментом дня. Тогда я познал смысл французского десерта.

Контора прожгла 33 ляма за 3 года. По 11 миллионов евро в год. Я бы не отказался порулить такой темой – на чужие-то деньги! Они даже приобрели какой-то полудохлый британский аукционный дом, но это не помогло. Идея создать биржу чего-то нестандартного опасна тем, что надо одновременно привлекать и продавцов, и покупателей. Продавцы не будут тратить часы на вбивание спецификаций сложных вещей в портал, где нет покупателей. А покупатели не придут туда, где ничего не продаётся. Замкнутый круг.

Таких стартапов было очень много – в Америке куда больше, чем в Европе. Закончилось это, как вы помните, не очень красиво. А что творится сейчас? Фонды впрыскивают огромные деньги на всё более ранних этапах развития компании. Это как если бы футбольные менеджеры скаутили пятиклашек и предлагали им взрослые контракты. В результате отрасль превратилась в казино: люди делают всё более рискованные ставки в мягко говоря слабо проверенные бизнес-модели. Это и правда похоже на бешенство конца девяностых: взять хотя бы Uber с капой в десятки, если не сотни миллиардов долларов – это 10–20 годовых выручек (не прибылей!). Просто сумасшествие какое-то.

Заметьте и новые лозунги: в начале 2000-х стартаперы кричали, что они построят нам нового удобного посредника, а сейчас – кричат, что посредника они как раз уберут – взять тот же Uber, AirBnB и всё такое. Хотя смысл, конечно, один и тот же: собрать денег с неуклонно растущей толпы юзеров.

7.2. Топот единорогов

Растут вливания – растут и капитализации. В 2015 году 80 стартапов достигли капы в 1 миллиард долларов. А в 2017 таких рогатых ребят стало[88] уже 258.

Почему? Капиталисты подняли планку. Ещё несколько лет назад раунд в $10 млн считался большим. Сейчас такие фонды, как SoftBank Vision даже не будут вкладывать меньше сотки. Поэтому будущие единороги (а пока ещё неказистые, но многообещающие безрогие жеребята) просто обязаны брать бабки и пытаться вырасти. Рост любой ценой приводит, естественно, к постоянным – и даже постоянно растущим – убыткам.

Компания попадает в замкнутый круг роста на шальные деньги. Чтобы оставаться привлекательной, ей надо расти. Чтобы расти, ей нужно ещё больше денег. Поэтому прибыль откладывается на потом, а вот поиск новых инвестиций становится главным приоритетом.

Двадцать лет назад Google поднял 36 млн долларов, через три года стал прибыльным, а через шесть вышел на биржу. Сегодня компании остаются частными многие годы, пытаясь вырасти. Uber поднял двадцать два миллиарда (ШТОА!!) и за 9 лет прибыльным пока не стал.

Причин дикорастущего единорожия много: китайцы. Там сейчас просто колоссальное количество денег. Как говорится, с каждого по нитке – хромому каравай. Во-вторых, растут и плодятся фонды – сейчас каждый второй бизнес-ангел основал фонд имени Мильнера и собирает с прижимистых миллионеров денежки, обещая нереальные по американским меркам 25 % годовых. В итоге куда меньше компаний получают деньги инвесторов. Но суммы при этом растут!

Все хотят получить кусок единорога. Единорог – это компания, внезапно оцененная в миллиард долларов. У меня есть подходящий термин для компании, которую внезапно НЕ оценили в миллиард долларов: единожоп.

7.3. Инвестиции – это не только лишь хорошо