Жлобские хроники (СИ)

— Га-га-га-га! — подсобил мне торопыга.

— И о дерьме тоже, недоумок! — разозлился не на шутку Одноглазый, — Что ты думаешь о крысах, Скок?

— Что я думаю о крысах? Я думаю, что нам надо подниматься и быстренько бежать к цветку. Вон, светится красным соль счастья и я ее вижу. А вот крыс не вижу. И если какая-то птица сожрала что-то не то, это не значит, что я не могу забрать свою соль счастья. Вот так.

— Ах! Ты не видишь крыс? Так ПОСМОТРИ!

ПОСМОТРЕТЬ я, конечно, могу, но очень не хочу. Потому что после того как ПОСМОТРЮ долго в себя прийти не могу. Так голова болит, что… Да вам все равно не понять, как она болит.

Что спрашиваешь?

Ну, ладно, уговорил, иди сюда — объясню.

Ага, вот на это место проходи. Наклони ее.

Голову, говорю, наклони. Глаза закрой…

Ой!

Мать твою!

Уф!

Ну…….!

Да она же у тебя каменная! Что, больно голове?

Нет!? Ну, вот также как моей руке сейчас больно, так и голова потом болит, только еще сильнее. Дедушка Рэммерих, посмотрите — мне кажется я руку об этого каменно-голового сломал.

Ай!

Да!

Да!

Нет? Ну, слава богам. Спасибо, Марица, спасибо, дорогая. Одна ты меня жалеешь.

Ну так вот.

У, мать твою…

ПОСМОТРЕТЬ я, конечно, могу, но очень не хочу.

— Ну и зараза же ты, Одноглазый. Что же ты не даешь мне соль-то спокойно взять. Далась тебе эта куча. Ну хоть ты ему скажи, Болтун! Может и крыс-то никаких нет, а есть одна пришлая больная крыса. Пришла, нагадила и ушла. Может быть, это у них такой обряд посвящения мальчиков в мужчины, или эта крыса — отшельник, старая, глупая…

Одноглазый стремительным ударом повалил меня на землю и вцепился в мое горло.

— Слушай, ты, идиот. Или ты сейчас же посмотришь, или я придушу тебя, как последнюю тварь.

Ну почему все всегда угрожают одинаково? Делают больно и обзываются.

— Я, кхе, эта, нельзя, кхе, так, эта, ночь, кхе, эта… — исчерпав запас воздуха, я начал бешено вращать глазами, сигнализируя Одноглазому, что говорить мне уже нечем.

Через несколько мгновений мой добрый учитель отпустил меня, и даже великодушно дал отдышаться.

С интересом наблюдавший до этого за нашей возней Болтун, разочарованно вздохнул:

— Ну, зачем же ты его отпустил? Посмотри, он даже синеть не начал. У него этого воздуха еще было ого-го сколько. Я бы…

— Ну, что ты там пищал? — презрительно обратился ко мне Одноглазый.

Ах, вот как?! Пищал? Сначала этот подлый стремительный удар, а теперь и унизительное, оскорбляющее мое достоинство обращение. Так и подмывало гордо ответить: “С тобой, грыжа, не пищит, а разговаривает начальник рыска Семьи у Водопада — Скок. Слыхал о таком?”, но я не решился. Стремительный удар все-таки. Был бы простой, я бы не побоялся, но стремительный…

— Ну и сволочь же ты, Одноглазый, — отплёвываясь, просипел я, — как же ты посмел на меня, главного, руку поднять?

— Какого такого главного? — не понял учитель.

— А вот такого! Меня главного, — прохрипел я этому тупице, — что, не слышал, как Старик сказал: “Скок — главный”?

— Когда сказал? — опять не понял Одноглазый.

Просто удивительно, как он набрался наглости в свое время чему-то учить меня? С его то сообразительностью.

— Сегодня утром, не помнишь, что ли?

— А… Это когда Старик сказал мне: “Скок — главный раздолбай, но ты его береги, он нам еще пригодиться”, а ты после первых двух его слов заорал: “Йохо!” и выскочил из зала, тогда, что ли? — просиял Одноглазый.

— Правда, правда, — поддакнул Болтун.

— Наглая ложь! — прошипел я и… нет, прыгать на него не стал. Стремительный удар все-таки. Пока не натренируюсь уклоняться, нипочем на Одноглазого кидаться не буду. Ничего, ничего, пускай сам себя изнутри выжигает. Обидно ему стало, что ученик так сильно учителя во всём превосходит, вот и бесится, зараза.

— Я не могу вот так взять и посмотреть. Только вечером и только на лежанке. Мне надо лечь, расслабиться, как бы задремать. Давай так. Сегодня вечером. Я обещаю тебе, что сегодня вечером я посмотрю твоих крыс. А сейчас забудем про них, забудем до завтра. Только соль, а крысы завтра. Приходи ко мне утром, — горлу было ужасно больно врать, но я представил себе, какую комбинацию из пальцев и рук покажу завтра Одноглазому, и мне сразу же полегчало. Нашел ясновидящего, мать его!

Быстро поднявшись, я энергично зашагал к упавшему цветку. Хлюпс! Вот дерьмо!

— Все не счищай, Скок, Старику покажем, — посоветовал мне Одноглазый и аккуратно обошел меня.

Болтун же брезгливо сморщился, зажал себе нос и бросился вдогонку за учителем.

Обломанный неслышом цветок лежал недалеко от Стены, но на самом краю Сладкого Плоскогорья. Его сок стек из сердцевины на твердые прозрачные стенки хоботка и светился медленным темно-красным очарованием томительной мелодии. Я с наслаждением закрыл глаза и отчетливо представил себе сгорающую в моем танце Марицу…

— Сто кусков хреново! — отвратительная рожа Болтуна сменила прекрасную Марицу и поведала:

— Ничего нет. Никакой соли. Представляете — один лишь сок! Я думаю, надо подождать пока засохнет! Давайте посидим здесь. К вечеру будет соль. Верьте мне. А чтоб не скучно было — можно и сока попить.