Жмурик или Спящий красавец по-корейски

Я даже думать не хочу, кто у него в покровителях водится. Я, конечно, девочка не пугливая, но даже у меня мороз по коже идёт. И возникает острое желание забиться под ближайший плинтус и не отсвечивать своей побитой моськой ближайшие несколько лет. Пусть воруют, занимают должность зама, преобразуют морг в нелегальную клинику по пересадке органов…

Да хоть наших же санитаров препарируют, не жалко! Благо добра такого не сложно найти по биржам труда и по объявлению! Лишь бы меня не трогали, как говорится! Лишь бы…

— Твою мать, Харина, ну кого ты обманываешь? — устало и зло выдохнула, подавив желание приложиться лбом об казённую поверхность. Откинувшись на спинку стула, крутанулась на скрипучем предмете мебели вокруг своей оси, игнорируя подступающую к горлу тошноту. — Под плинтусом, ага… А любимый морг на разграбление врагу? Прям спешишь и тапочки теряешь, прям спешишь и тапочки теряешь…

— Краса моя ненаглядная, да ты никак откосить от рандеву нашего жаждешь? — этот мягкий, добродушный, полный бархатных ноток голос с грубоватой хрипотцой и ядрёной насмешкой прошёлся вдоль позвоночника куском наждачной бумаги. — И даже до мозгоправа снизойдёшь? Я поражён в самое сердце…

— Оно у тебя отсутствует за ненадобностью, — брякнула я не раздумывая и только тогда повернулась лицом к входу в зал, незаметно для себя расплывшись в довольной улыбке от которой (в буквальном смысле, если что) болело лицо. — Саныч, каким ветром да в наш Некромикон?

— Юмор у тебя так и остался исключительно кладбищенский, — фыркнул гость. И отлепившись от косяка, так удачно подпираемого могучим плечом, неспешно добрался до моего стола…

Попутно заняв собою всё свободное пространство. Потому что Саныч… Ну как бы сказать, это просто Саныч. И этим, боюсь, всё сказано.

Вы когда-нибудь видели командира отряда мужчин особой нежности? В смысле, ОМОНа? Обычно это хмурый такой дядя, лицом и взглядом выражающий всё, что он думает о мироздании вообще и о вашем конкретном местоположении в оном (лёжа лицом вниз, руки за головой) в частности. Так вот, Сан Саныч, а точнее Александр Александрович Тихомиров не только лицом внушал опасение. Он всем своим видом вызывал страх и трепет у окружающих и не дай бог вам оказаться по разные стороны баррикад!

Ведь Сан Саныч это два с лишним метра дружелюбия, добродушия, непоколебимого спокойствия и терпения, дополненные отличной физической подготовкой, огромными кулаками и суровой армейской школой жизни, оставившей свой отпечаток на всём, до чего дотянулась. У меня иногда ощущение, что он (отпечаток, в смысле) в виде подошвы бертс проглядывает сквозь доброжелательное выражение на суровом мужском лице.

А вообще симпатичный дядя. Глаза карие, волосы светлые, усы залихватские и голос. Да, за голос Саныча любой певец душу бы продал. Исключительно в корыстных целях, конечно же! И почему я не могу влюбиться в такую очаровательную во всех смыслах и привлекательную во всей качествах персону?

Нет, мне жмурика подавай. Ладно, хоть живого… Ну, во всяком случае, он вчера вечером бодро отплясывал по квартире, всем своим видом выказывая неодобрение, порицание и прочие негативные эмоции в отношении моего решения выйти-таки на работу. И мне даже было стыдно, местами. Особенно, когда к прищуренным, светло-зелёным глазам, смотревшим на меня с непередаваемой укоризной, добавилась матерная нотация в исполнении Шута.

Только когда это меня могло остановить?

— Какое место работы, такое и чувство юмора, — тихо фыркнула, когда чужая огромная лапа разворошила причёску, пройдясь в нежном жесте по моим бедным волосам.

Саныч в ответ на мою реплику только добродушно хмыкнул, приземляясь на свободный стул и вытаскивая из кармана надкусанную плитку шоколада. Что бы тут же сунуть её мне в руки, не обращая ни малейшего желания на мелкие, но очень грязные подробности работы в морге.

На труп, например. На свежевскрытый труп, который источает ничем не перебиваемый аромат крови и внутренностей, местами перебиваемый хлоркой. Иногда я думаю, что омоновец — это не профессия, это диагноз. А в некоторых случаях исключительно клинический!

— Когда-нибудь я заработаю кариес, — притворно вздохнула, тем не менее, с удовольствием откусив кусок горького шоколада. Качественного, настоящего, это вам не хухры-мухры рыночное! — И буду беззубая и несчастная!

— Будешь несчастных засасывать насмерть? — заинтересованно переспросил гость, не удержавшись и рассмеявшись от вида мой искренне обиженной физиономии. Но злиться на Саныча не получалось, во всяком случае долго. — Не дуйся, а то на хомяка становишься похожей. А мне одного Хомы в отряде за глаза хватает. Что у тебя случилось-то, что ты про меня старика вспомнить решила?

И ведь ни тени укора, ни во взгляде, ни в голосе. Только добродушная усмешка, отческая такая, понимающая… А я сижу, блин, и чувствую себя неблагодарной сволочью.

Вот как у него это получается, а?

— Нашёл кого к старикам причислять, — снова фыркнула, отложив шоколад в сторону и сложив руки в молитвенном жесте. — Са-а-аныч, выручи засранку!