Жмурик, или Спящий красавец по-корейски

— В смысле?! — Лёшка уставился на меня так, словно оживший труп увидел. Не, не спорю, видок у меня — фильмы ужасов нервно курят в сторонке. Сутки на работе, избиение и организм, решивший, что хозяйка вконец обозрела и пора дать ей поваляться на койке дольше обычного, могут украсить кого угодно, но только не меня.

Но до трупа мне всё-таки ещё далековато… Ну я так думаю, по крайне мере.

— Точно тормозная, — хмуро глянув на парня, подавила желание покрутить пальцем у виска. Обезболивающее наконец-то подействовало и теперь меня нещадно клонило в сон. — И явно хренового качества, раз до тебя так пока и не дошло. Объясняю на пальцах. Да, твоя догадка верна. Нет, Верещагин ничего не знает, и его довольный хариус связан скорее с некоторыми обновками у одного из директоров клуба, чем с предстоящим событием. И нет, никто из ваших исключая тебя не знает, так что в твоих же интересах помалкивать… А, и не спрашивать что подарили Харлею. Если жить хочется, конечно же…

— Я щас понял, что ни хрена не понял, — рассеянно провёл рукой по волосам Шут, задумчиво вертя телефон в пальцах. Хмыкнул каким-то своим мыслям и упрямо поджал губы. — Но не уводи меня от темы, трупоманка. Итак, тебя избили. Эльзе звонить нельзя, ей волноваться вредно. Верещагину тоже, иначе Эльза об этом обязательно узнает, а ей волноваться вредно. Остаётся кто-то из банды…

— Шут, — вот уж не знаю, что в моём тоне было такого, но Лёшка вздрогнул, нахмурился и внимательно на меня посмотрел, подобравшись. И болтать перестал, что меня сейчас просто несказанно обрадовало. — Ты. Никому. Не будешь. Звонить. Я не друг, не родственник, не знакомый и даже не сотрудник клуба. Ни одного из них. Мои проблемы, это мои проблемы. И я с ними сама разберусь.

Алексей сжал пальцы в кулаки, отвернувшись и опустив голову. Помолчал немного и очень спокойным тоном осведомился:

— Ты… Ты совсем идиотка что ли, Харон?! Я не пойму, у тебя внеочередной приступ мазохизма нарисовался или заразилась слабоумием от санитаров? Какого икса, игрека и весь грёбанный латинский алфавит ты из себя тут супергерой лежишь, строишь? С лишь чудом не проломленным черепом, сломанным носом и прочими прелестями?! Ты, млять, где мозги свои оставила на хранение или тебе их выбили, а?!

К концу тирады его шипению могли завидовать все королевские кобры мира. А я лежала молча. Лежала, слушала, испытывала чувство вины перед другом, искренне за меня переживающего, и не представляла, на самом-то деле, что мне на это ответить.

Что я ему скажу? Что кому-то в морге приспичило грести бабло с чёрного рынка? Что кто-то облизывался на хлебное место зама, а тут нарисовалась я, вся в белом и на коне? Что выскребшись после смены я имела занятную беседу с лицами тупой криминальной наружности, явно так и не переросшими лихие девяностые? Что меня пока что вежливо и пока что крайне цивильно попросили потеряться, пока меня не потеряли принудительно в ближайшей лесополосе?

Последнюю просьбу и вовсе подкрепили парочкой ударов по почкам. Для лучшего, так сказать, усвоения материала и повышения общей, гражданской сознательности.

Криво усмехнулась, сдвигая компресс со лба на переносицу и пряча катившиеся из глаз слёзы. Знаю, что дура. Знаю, что надо попросить помощи и наплевать на собственную, долбанную гордость. Да блин! Я всё это знаю даже лучше, чем мне сейчас Шут объяснить пытается, пусть и таким… Ентиресным способом.

Одна беда, засунуть-то свою гордость я могу, а поставить близких или просто знакомых под удар — нет. Тем более, как бы Шут не ярился, я всё-таки права. Байкерам я никто, некоторым — заноза в заднице, но это единичный случай и шапочное знакомство. Да, для Эльзы и её братьев я член семьи, они для меня сделают всё и даже больше. Но втягивать в эти разборки беременного Эльзёныша, вместе с Венькой и Димычем…

Я сволочь, но не настолько же.

Беззвучно хмыкнула, тихо, устало вздохнув. А ещё я сволочь скрытная. И озвучивать мотивы своего поведения не собираюсь, будь Лёшка хоть трижды самым близким другом после Фроз, умудрившись занять это место за два года.

Вот ещё бы понять, как выбраться из этой петли Нестерова и не загреметь на стол в прозекторской, и можно будет сказать — жизнь удалась. А пока придётся довольствоваться принципом «Я подумаю об этом завтра», пропагандируемым одной киношной героиней.

— Лёш, хватит… — вздохнула, сместив компресс так, что бы посмотреть прямо на друга, сидевшего нахохлившись и дувшегося как мышь на крупу. Ей богу, такое чувство, что я у дитя конфетку отобрала, не дав почувствовать себя великим и всё могущим спасителем невинных дев.

Правда, в каком месте я тяну на эту самую деву, эт прямо-таки вопрос на миллион, не меньше.

— Тьфу на тебя, — помолчав немного, выдал Шут, обречённо вздохнув. — Ладно, конкретно сейчас я ничего делать не буду. Но если я узнаю… А я узнаю, Харон! Если я узнаю, что с тобой что-то снова случилось, то пошлю твоё упрямство в компании с гордостью на воспитательную беседу к Харлею. Уж он-то тебе скажет, куда зачем засунуть то и другое. И может быть, даже одновременно!