— Тот, кто тебе и всем честным людям жить мешает, — ответствовал Хан невозмутимо. — Всяких встречных и поперечных не трону, не по нутру мне это, что бы ты там не надумывал.
— Да кто ж тебе право дал решать?
— Здравый смысл.
— А, знаешь, вот что, — чем дольше Велеслав с ним разговоры разговаривал, тем глубже увязал в паутине его скользкого красночерия. Не выпутаться из такой — только разрубить. — Странно мне, что ты вечно неподалёку околачиваешься, будто вовсе дел у тебя нет никаких. Иди-ка ты в свою орду, небось пригорюнились без своего Хана. А мне на глаза больше не показывайся, чувствую я, что коли обожду ещё немного — вовек не сверну с кривой дорожки.
Ждал он речей язвительных, брани заковыристой, но нет. Подошёл Хан близко-близко, в глаза пристально взглянул:
— Что ж, в терем я тебя определил, как наверх пробираться, подучил, может и сам дальше управишься. Но запомни, брат мой, я — как дух твоего бессилия. Когда, вдоволь нагулявшись по тропе своей праведной, в тупик вернёшься — то вернусь и я.
Отпрянул резко, к окну метнулся, на подоконник вскочил ласточкой:
— Здрав будь, Велеслав!
Да так и ухнул вниз, раскинув руки. А светлица-то высоко — ей-ей разобьется, ежели снизу стога какого не окажется!
Хотел Велеслав глянуть, да не поспел — стук в дверь раздался. А за дверью той Мировид стоит, улыбается. Склонил Велеслав голову повинную:
— Ты прости меня, что так долго спал, лень свою тешил…
— Вчера столько всего случилось, считай, жизнь твоя поменялась, — отвечал Мировид без укора, — так отчего ж не поспать, мысли не упорядочить?
А после свёрток протянул, бечевой перетянутой:
— Вот, рубаху тебе принёс новую. Коли ты теперь со мной, так и вид надобно иметь соответствующий.
Рассмотрел Велеслав подарок начальственный, да так и ахнул: ткань тонкая, ниточка к ниточке вытканная, и цвет такой насыщенно-синий, дорогой, видать краской крашено. Добрым знаком ему это представилось — будто всё теперь иначе будет, получше прежнего.
Оделся он поскорее, лицо водою ополоснул да вслед за Мировидом пошёл — пора обеда приближалась. В тереме в дневное время — суета. Будто целый город под одной крышей! Слуги корзины разные с места на место перетаскивают, дружинники дозором ходят, писари степенно вышагивают…
Но вдруг свернули они в проход малый — а там тишь, будто и не терем вовсе. И идёт навстречу лицом-то девица, да перекошенная какая-то, одно плечо выше другого поднимается. На шее обереги мерзопакостные болтаются — лапы куриные да и всякая подобная гадость. Как с плечом поравнялась: будто время замедлилось. Приостановилась она, прошипела, точно змея:
— Ты, ведьмак, что хочешь делай, по терему броди, девок тискай, золотом разживайся, но запомни накрепко: будет возле князя только одна знахарка…
Сказала, да прочь заковыляла, ногу подволакивая.
Велеслав Мировида догнал, спросил прямодушно, не удержавшись:
— Это что за нечисть по терему бродит?
Десница воеводин ухмыльнулся, сравнение оценив:
— Марья это, травница. Уж до чего мерзкая бабёнка, но без неё никак: лихорадку лечит, боль от ран облегчить может, роды принять, чтобы и младенец, и роженица в здравии остались…
— Нужное дело, — признал Велеслав, да больше не сказал ничего, крепко задумавшись. Знахарка, стало быть, да ещё и княжеская. Надо полагать, и чары творить умеет, одними-то травами все хвори не вылечишь. Велеслав же волшбе не обучен вовсе — а коли так, чего это она его ведьмаком обозвала, да с угрозой такой, будто он на место её метит? Тоже что ли слухам досужим поверила, али просто рожа, как то обычно бывает, не понравилась? На себя бы в таком случае посмотрела, может, тоже перекосило не от великой добродетели! Но вот чего он бы точно делать не стал — так это догонять и переспрашивать… Так, поворчал про себя, да и из головы выбросил.
Да и пришли они уже в трапезную. Тут и вовсе не до знахаркиных колкостей сделалось: у князя и в будний день обед такой, какой городские разве что на свадьбу накрывают! Вот тебе и говядина лучком приправленная, и рябчики в горшках с травами заморскими запечённые, и стерлядка целиком в печи тушёная. А уж хлеб какой, от одного духа оного живот урчать начинает, пуще прежнего о себе напоминая. Никто пока к еде не притронулся, хозяина ждали, место по центру главного стола пустовало.
К тому столу Мировид Велеслава и повёл. Сел по правую руку от княжеского сиденья, через одно, а ему подле себя садиться велел. Слева же бояре какие-то сидели, между собой переглянулись, парой слов перекинулись. Вроде как негодования не высказали никакого — Велеслав с измальства такие вещи за версту чуял — а всё ж таки неуютно почти посерёдке сидеть у всех на виду. Ни тебе чихнуть лишний раз, того и гляди куском подавишься…