Нерушимый. Неудержимый. Грозный.
Он — именно то, для чего они его создали. Убийца. Машина. Но он еще и защитник. Человек, такой же, как и все. Я видела его истинную природу. И я никогда не чувствовала себя в большей безопасности, чем в его объятиях. Так что эти люди — те, кто причинил ему боль, — они не победили. Может быть, Ронан и не знает этого, но я знаю.
— Так нормально? — Мои пальцы двигаются по поверхности его спины в нежном ритме, слегка массируя его. По всему его телу пробегает дрожь, и когда он отвечает, его голос превращается в грубый шепот.
— Да,
— Тебе когда-нибудь делали массаж раньше? — интересуюсь я.
— Нет.
Мои глаза блуждают по коже на его спине, испещренной шрамами и целой жизнью, полной такой боли, какую ни один человек никогда не вынес бы. Похоже, что его били кнутом, кололи ножом, жгли и стреляли в него… среди прочих ужасов, которые мой разум, вероятно, даже не может осмыслить. Эти раны рассказывают историю, которую он сам не смог бы рассказать, и даже если я не знаю всех подробностей, я вижу тот кусочек Ронана, который он показывает только мне. И я не принимаю это как должное.
Мои пальцы ползут вверх по его затылку и снимают напряжение с его мышц останавливаясь там и перебираясь на линию роста волос. Единственный ответ Ронана — тихое одобрительное ворчание, но оно звучит как самая сладкая мелодия, которую я когда-либо слышала. Я массирую его голову и нежно целую в плечо.
— Я порчу твою идеальную прическу, — говорю я.
— Мне все равно, — отвечает он.
Когда я опускаюсь ниже, то замечаю глубокий шрам на его голове сбоку. В желудке все переворачивается, когда я прослеживаю пальцем шрам за ухом.
— А это откуда? — шепчу я.
— Другой парень пытался его отрезать, — отвечает он. — А потом я убил его.
Я киваю, хотя он меня не видит, потому что боюсь, что если заговорю, то мой голос выдаст меня.
Так что некоторое время я просто прикасаюсь к нему. Вытягивая напряжение из его тела и наблюдая, как тепло Ронана растворяется во мне. Ему это очень нравится. Он мне доверяет. И теперь я знаю без тени сомнения, что никогда не смогу отпустить его.
Я приказываю ему лечь на кровать. Он делает это, и на этот раз я опускаюсь на колени рядом с ним и работаю над его ногами. Как и любая другая его часть, они чистые и гладко выбритые. Но на подошвах его ног я обнаруживаю еще несколько десятков давно заживших шрамов. Еще больше ожогов и порезов. Глубоких и незабываемых. Учитывая то количество боли, которую он должен был вытерпеть, чтобы ему нанесли такие увечья, просто непостижимо.
— Они все еще болят? — хриплю я.
— Иногда, — тихо отвечает он.
Голос у него сонный. Шок от того, что я вижу всё это, больше не беспокоит его. Он находится под чарами моих пальцев, полностью забыв обо всем остальном. Я иду дальше, подавляя свои эмоции, когда ужасы детства Ронана обнажаются. Шрамы на коленях. Бедрах. На его животе, груди и плечах. Нет ни одной его части, которая не была бы затронута насилием, которое он познал.
Я стараюсь держать это в себе. Задвинуть глубоко. Держать себя в руках. Но чем больше я вижу, тем тяжелее мне становится. Так много раз я допрашивала этого человека. Кто он такой и какие у него были причины для такого поведения. Я не могла этого знать. Мой разум никогда бы никогда не догадался до такого. Но теперь я все понимаю.
Я понимаю это настолько сильно, что тихие слезы стыда и гнева текут из моих глаз, обжигая меня, как кислота. Рыдание вырывается из моих легких прежде, чем я успеваю остановить его, и Ронан растерянно моргает. Я смахиваю с лица предательские слезы и качаю головой.
— Мне очень жаль, — говорю я ему. — Мне очень жаль. Я вовсе не хочу плакать. Просто я их ненавижу. Я ненавижу их за то, что они сделали с тобой. И за то, что дала тебе пощечину. Мне не следовало тебя бить… никогда.
Ронан берет меня за руку и сплетает наши пальцы вместе. Он смотрит на эту связь, и она ему нравится. То, что я всегда считала само собой разумеющимся, маленькая доброта человеческого прикосновения, слишком чуждо ему.
У него их никогда не было. Никто не касался его так.
Я собираюсь загладить свою вину перед ним. Я собираюсь возродить его мир и заставить его прочувствовать все. Все хорошее.
Я оседлала его бедра и положила свое тело поперек его, превосходящего мое по размерам тела, пристально глядя на него.
— Может быть, ты снимешь очки?
Он так и делает. Его взгляд мягкий и напряженный, впитывает каждую деталь, которая включает в себя женщину, лежащую на нем. Он уже знает меня, но мне пора узнать его самого. Поэтому я прикасаюсь к его лицу, исследуя каждую его черточку. Огонь, который выковал его, был чудовищным и жестоким, но я никогда в жизни не видела ничего прекраснее. Когда я говорю ему об этом, он хмурится.
— Я мужчина, — отвечает он.
Я просовываю руку между нами и сжимаю его член.
— Я знаю.