Жнец у ворот

– Знаешь, почему Комендант всегда побеждает, девочка? – Похоже, Кухарка не ждет от меня ответа на этот вопрос, потому что сразу же отвечает сама: – Никто не знает истории ее жизни. Узнай ее историю – и ты узнаешь ее слабости. Узнай ее слабости – и ты сможешь уничтожить ее. Поговори об этом с Мусой. Он тебе поможет.

– Почему ты сейчас говоришь мне об этом? Сейчас не время…

– Потому что ты непременно должна отомстить этой дьяволице за меня, – отвечает она. – Для этого тебе потребуется знание. А теперь вставай. И тащи Сорокопута к той горе. Совсем скоро меченосцы завалят вход в пещеры, если еще не завалили. Тебе придется поспешить.

Тем временем нас заметили. Отряд карконов мчится со стороны дороги прямо на нас. Кухарка поднимается и выпускает в них дюжину стрел. Варвары падают. Но от ущелья уже бегут другие.

– У меня осталось еще пятьдесят стрел, девочка, – говорит Кухарка. – Когда они кончатся, нам конец. Врукопашную мы могли бы уложить в лучшем случае трех-четырех ублюдков, но не сотни. Не тысячи. Кто-то должен остаться здесь, чтобы дать остальным время уйти.

Ох… Ох, нет, только не это! Наконец я понимаю, что она имеет в виду.

– Нет, ни за что на свете, нет! Я не оставлю тебя тут на смерть…

– Ступай! – Мать толкает меня к Сорокопуту, оскалив зубы, но, несмотря на свирепое выражение лица, глаза ее полны слез. – Ты не будешь меня спасать, ты этого не хочешь! Я этого не стою. Ступай!

– Я ни за что…

– Ты знаешь, что я сделала в тюрьме Кауф, девочка? – Глаза ее пылают ненавистью при этих словах. Если бы я не знала ее истории, то могла бы подумать, что ненависть направлена на меня. Но это ненависть к самой себе. – Если бы ты знала, ты бы бросилась бежать от меня…

– Я знаю, что ты сделала. – Сейчас не время играть в благородство. Я хватаю ее за руку и тяну к Сорокопуту. Она не поддается. – Ты это сделала, чтобы спасти меня и Дарина. Потому что папа и Лиз никогда не были такими сильными, как ты, и ты понимала, что рано или поздно они нас сдадут, и тогда умрем мы все. Я поняла это в тот миг, когда узнала об этом, мама. И в тот же миг простила тебя. Но сейчас ты должна пойти со мной. Мы можем бежать…

– Проклятье… Девочка, послушай меня. – Кухарка хватает меня за плечо. – Однажды у тебя могут родиться дети. И ты поймешь, что легче претерпеть тысячу пыток, чем позволить хотя бы одному волоску упасть с их голов. Подари мне эту возможность. Позволь защитить тебя так, как я должна была защитить Л-л-л…Лиз, – это имя с трудом исходит из ее уст. – И как я должна была защитить твоего от… от…

Она рычит от ненависти к собственному заиканию, резко разворачивается и хватает лук. Стрелы, пущенные ею, безжалостно разят врагов.

Жена-Призрак падет, плоть Призрака иссохнет.

Эта строка пророчества никогда не относилась ко мне. Призрак – это не я. Это она. Мирра из Серры, живущая после собственной смерти.

Но если пророчество имело в виду это, я буду сопротивляться пророчеству.

Мама разворачивается, подхватывает Сорокопута. Глаза Сорокопута широко раскрываются, она опирается на мою мать всем телом. Но та перекидывает ее на меня.

У меня нет выбора, кроме как принять ее, хотя колени мои от этого подгибаются. Сорокопут отчаянным усилием выпрямляется, стараясь держаться на ногах, опираясь на меня.

– Я люблю тебя, Л… л… Лайя, – звук моего имени, произнесенного мамой, – это больше, чем я могу вынести. Я отчаянно трясу головой, сквозь душащие меня рыдания пытаясь возражать ей. Нет, не надо. Только не это. Не умирай еще раз!

– Расскажи своему брату всю правду, – говорит она. – Если он, конечно, еще ее не знает. Скажи ему, что я горжусь им! Скажи, что я прошу у него прощения.

С этими словами она выскакивает из укрытия и устремляется вперед, посылая в карконов новые и новые стрелы.

– Нет! – отчаянно кричу я, но все бесполезно, она бежит и стреляет, и, если я не сдвинусь с места, она умрет напрасно. Я смотрю ей вслед один бесконечно долгий миг, зная, что никогда не забуду этого зрелища. Не забуду ее седых волос, развевающихся по ветру, как знамя победы, ее синих глаз, сверкающих яростью. В самом конце своего пути она вновь становится Львицей, женщиной, которую я знала в раннем детстве. И сейчас она даже больше Львица, чем была тогда.

– Кровавый Сорокопут! – кричу я, тряся ее и разворачивая к Паломнической Дороге. – Приди в себя! Пожалуйста!

– Кто… – она старается разглядеть меня, но ее ободранное лицо сплошь залито кровью.

– Это я, Лайя, – отвечаю я. – Ты должна постараться идти, понимаешь? Ты должна.

– Я видела белый дым.

– Иди, Сорокопут! Иди!

Шаг за шагом мы продвигаемся к Паломнической Дороге и поднимаемся по ней достаточно высоко, чтобы сверху рассмотреть горы трупов и карконскую армию, которую проредили. Но врагов по-прежнему слишком много. Мы достаточно высоко, чтобы я могла видеть, как моя мать убивает варваров одного за другим. Она отбивает стрелы, которые пускают в нас карконы, стараясь дать нам как можно больше времени, чтобы спастись.