Жнец у ворот

Пока она отвлеклась на что-то еще, я пересекаю помещение и сажусь рядом с маленьким темноволосым мальчиком. У него густые, загибающиеся кверху ресницы. Мои никогда не были такими длинными. Круглые бледные щечки малыша пепельно-серые. Я беру холодную ручку ребенка в свою и ищу его песню.

Кораблики на море, как морские птицы… смех его отца… быстрые дельфины, ныряющие в яркой воде…

Песня мальчика очень чистая, как солнечная дорожка на глади океана. Я не пытаюсь пропеть ее вслух – напротив, тихо пою про себя. Так же, как некогда пела для Кухарки. Один куплет, второй, третий… И постепенно слабею. Когда я открываю глаза, то вижу, что лицо мальчика порозовело, утратило мертвенно-серый оттенок. Я оставляю его, чтобы перейти к другим детям. Для каждого из них я делаю все, чтобы облегчить боль и отвести от грани смерти.

Усталость накапливается. Но здесь еще много раненых… Я обхожу их одного за другим и пою каждому. Становится трудно держаться на ногах, пора идти. Я нуждаюсь в отдыхе.

Но тут за моей спиной слышится стон. Это малыш у задней стены госпиталя, темноволосый и сероглазый. Он ранен в грудь, кровь пропитала повязку. Я, пошатываясь от усталости, иду к его кровати. Он не спит.

– Я боюсь, – шепчет мальчик.

– Не бойся. Боль скоро пройдет.

– Нет, я не боли боюсь, – качает он головой. – Я боюсь их.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о ком он говорит.

– Карконов?

– Да. Они вернутся и убьют нас всех.

Я оглядываюсь и вижу рядом деревянный поднос – достаточно толстый, чтобы сыграть роль наглядного пособия.

– Смотри, малыш, видишь эту доску? Если я попытаюсь сломать ее шлепком ладони, ничего не произойдет. А если я сожму руку в кулак… – заученным ударом я проламываю поднос, заставив сиделку подпрыгнуть на месте. – Мы – меченосцы, парень. Мы – сжатый кулак. А наши враги – просто дерево, и мы обязательно их сломаем.

Когда я наконец нахожу песню этого малыша и помогаю ему уснуть, можно идти. Выйдя во двор, я с удивлением понимаю, что до рассвета осталась всего пара часов. Госпиталь совсем затих. На другой стороне двора стоят Декс и Сильвиус. Мой помощник внимательно слушает, что говорит врач. Я чувствую себя изможденной и, вспомнив слова Харпера о том, что сила – в численности, хочу позвать Декса.

Но вовремя останавливаю себя. Декс выглядит таким сосредоточенным, что я даже улыбаюсь краем губ, впервые за день почувствовав что-то кроме гнева и усталости.

Я направляюсь к воротам имения, оставив Декса помогать врачу. В конце концов, до казарм совсем близко, дойду одна.

Я бреду на подкашивающихся ногах, едва соображая от усталости. Солдаты салютуют мне, но я едва узнаю их. Зря я все-таки не взяла Декса проводить меня. Надеюсь, что карконы не решат атаковать прямо сейчас. В ближайшие часы я не способна справиться даже с мухой.

Хотя я и валюсь с ног, но та бессильная ярость, что терзала меня перед лицом атаки Гримарра, несколько улеглась. Сегодня я смогу заснуть. Может быть, даже увижу сон.

За спиной у меня звучат шаги.

Декс? Нет, не может быть. Улица пуста. Кто бы это ни был, он идет за мной тайно. Я бегу, стараясь вглядываться в темноту. Чувства мои обостряются. Я не для того провела пятнадцать лет в Блэклифе, чтобы меня в двух шагах от казарм прирезал какой-то идиот!

Я вынимаю меч и стараюсь говорить голосом Кровавого Сорокопута:

– Если ты настолько глуп, что пытаешься на меня напасть, давай, иди сюда и развлеки меня.

Когда из темноты прилетает первый дротик, я по привычке умудряюсь его отбить. Курсанткой я тренировалась сотни часов, отбивая дротики и стрелы. За дротиком следует нож.

– Покажись! – кричу я. Справа от меня движется какая-то тень, и я бросаю в нее метательный нож. Человек тяжело падает на землю в дюжине ярдов от меня, схватившись за горло.

Я хочу подойти, откинуть его капюшон, посмотреть в лицо этому грязному, жалкому трусу, но…

Но мои ноги отказываются идти. Тело взрывается болью, внезапной и пронзительной. Я смотрю на свой бок – он весь залит кровью.

Кровь раненых из госпиталя? Нет. Это моя кровь.

Давай, Сорокопут, двигайся! Иди, выбирайся отсюда!

Но двигаться я не могу. Силы полностью покидают меня, и я падаю на колени, бессильно наблюдая, как из меня течет жизнь.

23: Лайя

Когда мы с Мусой выходим из Адисы, восходит солнце, разгоняя утреннюю туманную дымку, пришедшую с моря. Но за стены до вечера выбираться не стоит – стражники в воротах внимательно осматривают как выходящих из города, так и тех, кто туда входит.

Муса чрезвычайно хорошо замаскировался: он переоделся в старика и ведет с собой пегого облезлого ослика. Стража не удостаивает его второго взгляда. Вскоре мы останавливаемся в небольшой рощице. С наступлением темноты Муса надевает лохматый парик и потрепанный плащ, достает серрийские клинки из вязанки хвороста на спине ослика и прогоняет животное прочь шлепком по крупу.