Жнецы Страданий

Нэд, слушая эту гневную речь, ни на миг не изменился в лице и напомнил, едва собеседница смолкла:

— А ты не забыла, сколько стало Ходящих В Ночи? Не забыла, как растет их сила и кто теперь среди них? А у нас каждый год учеников все меньше и меньше. Скоро не деревни, города целые сжирать начнут, и что ты скажешь тем, кто выживет? Что под старость стала жалостлива и полюбила детей?

— Не скажу, — ровно отозвалась колдунья. — Бесталанные дураки делу не помогут. Мы теперь самых сильных отбирать должны! Вон, как Майрико нашла. Что за слабость у вас тащить в Цитадель боевое мясо, которое поляжет, едва за стены выйдет без охраны!

— А что ты предлагаешь? — вскинулся Ихтор. — Пять лет — и ни одного креффа! Посмотри, Клесх из всех — последний! И самый молодой! Раньше не допускали в креффат таких зеленых, а он начал учить с двадцати лет. Сейчас ему двадцать восемь, то есть по-хорошему он должен был бы начать заниматься наставничеством только через семь лет. А он уже выпустил несколько поколений магов! Нам нужны все, даже те, в ком Дар едва теплится!

— Я не согласен, — подал голос Клесх. — Какой смысл тащить сюда десятки дурней, если их все равно некому учить?

Целитель повернулся к магу:

— Если их сюда не тащить, то очень скоро мы останемся тут в одиночестве. А люди за стенами — без защиты.

— Ладно, будет уже вам. Раскудахтались, спасители мира, — досадливо поморщилась Бьерга. — Что ни говори, Нэд, но надо действовать. Если и дальше так пойдет, лет через семь из Цитадели не выйдет ни одного мага, только каменоломни все трупами завалим.

Креффы замолчали. Колдунья была права, а с правотой сложно спорить, особенно, когда ты ее признаешь и понимаешь. С каждым годом все меньше удавалось отыскать детей с сильным Даром, как будто прогорел костер той Силы, что питала людские души. Словно захватили остывающее кострище мертвяки и тянут свои жадные лапища к тому, что должно принадлежать живым людям.

От слов креффов у Нэда заныло сердце. Прошлый год всего четыре полные тройки вышли из стен Цитадели, да еще пять не самых сильных боевиков и два некроманта. Зато новых Гнезд появилось — не сосчитать! Как и не сосчитать нечисти и нежити.

А что самое страшное — есть среди Ходящих такие, о каких, если народ узнает, на вилы всех магов поднимет, за то, что не доглядели и замолчали. И как теперь сказать простому люду то, что креффы даже выученикам не говорят? Как бороться с напастью, которую колдуны сами же и проглядели?

Муторно стало на душе смотрителя, муторно и совестно, что завтра суровую науку начнут постигать те, кто в былые годы так и остались бы в отчем доме. Но в сотни раз будет хуже, если наставники начнут жалеть послушников, вот тогда точно некому станет держать в страхе Ходящих. Пусть хоть слабые, супротив магов прошлых лет, выученики сражаются, чем совсем под нечисть лечь и обречь весь людской род на посмертные страдания. А про тайну… про тайну молчать надо. Молчать и думать, как выпутаться. Иначе не миновать смуты.

Коротким взмахом руки Нэд отпустил креффов. Первым не спеша направился прочь наставник Тамира, он уже занес руку, чтобы взяться за дверную ручку, когда в спину раздалось:

— Ответь-ка мне, голубь сизокрылый, от чего это почти у стен Цитадели погост поднялся, а? Поведай дуре старой, чему ты своих балбесов учишь, что покойники чуть не белым днем по дороге разгуливают? Ты им науку-то в головы вкладываешь или только о спины кнутовища ломаешь?

Некромант напрягся, а рука сама собой легла на рукоять ножа, висевшего у пояса. От прикосновения к гладкому теплому дереву гнев слегка отступил, колдун совладал с собой и сквозь зубы ответил:

— Учу я их всему, что знаю. А что они все мимо ушей пропускают, не моя печаль. Видать, не хотят живыми быть. Поди, среди мертвяков и послушники были?

— Были, друг мой ситный, были. Целых три. Эти — самые свеженькие оказались. Так что пойдем, расскажешь мне, как ты им выучку даешь.

— Хорошо, пойдем, — зло буркнул Донатос.

— Ничего не забыл? — спросила Бьерга таким голосом, что в уютной теплой зале сразу же похолодало.

— Идемте, наставник, — сказал крефф таким голосом, словно в горле у него застряла кость.

Оттеснив замершего в дверях мужчину, колдунья шагнула вперед и первая вышла в коридор.

* * *

Говорят старики — день долог, да век короток. Отчего так? Что за нелепица? Никогда прежде не понимала Лесана этой мудрости, веками сбереженной, хотя и повторяла ее к случаю, как все.

Уразуметь же истину привычных слов ей пришлось здесь — в Цитадели. Дни тут тянулись долго-долго… Каждый казался не короче целой седмицы, а вот — оглянуться не успела — больше года прошло.

Листья дикого винограда на каменных стенах уже начали окрашиваться багрянцем. Осень. Нет, она еще не наступила, но уже чувствовалась в воздухе. Уже тянулись рваными клиньями утки и гуси в далекие теплые края. Хорошо им — свободным — летят, куда вздумается! И снова их впереди ждет лето. А тут небо вот-вот осыплется дождями и на смену месяцу плодовнику заступит урожайник… Славное это время в деревнях! Сытно, весело, играют свадьбы, устраивают гулянья.