Жнецы Страданий

Девка тем временем отвернулась к щербатой стене и рыдала, уткнувшись в локоть. Не врала. Предстояло ей родить дочь, собственному мужу — сестру. Ложь волшебница бы учуяла. Дар не позволил бы вранье не распознать. И что теперь делать с ней? Ну даст она ей отвар, чтобы сбросила. Так ведь нужен еще отвар, чтобы на ноги после этого встала и детей потом иметь могла. А разве хватит на то ее бус?

Айлиша огляделась. Никого. Ну их, бусы эти. И лекарка начала быстро-быстро собирать травы в холщовый мешок.

— Запоминай. Вот эти заваришь дома. Баню затопишь покрепче. Распаришься и там уже выпьешь. Да холстин чистых припаси.

Быстрые руки порхали над сушеницей, с пальцев лилось бледно-голубое сияние.

И в этот миг неожиданная догадка осенила целительницу:

— Свекор-то как же? Ежели вдругорядь придет?

Молодуха подняла заплаканные глаза, в которых на миг сверкнула сталь:

— Не придет. Он надысь с сеновал спускался. Так лестница опрокинулась. Расшибся. В горячке лежит. Знахарка говорит — долго не протянет.

Айлиша смотрела на помертвевшее застывшее в суровой прямоте лицо странницы и молчала. Сколько внутренней силы было в этой молодице. И какую тяжкую тайну с двойным грехом пополам взяла она на душу.

— На, — целительница протянула ей мешочек с травами. — Обожди. Еще кой-чего.

Она отвернулась к полкам, на которых стояли склянки с настойками. Взяла четыре разных и стала смешивать по капле в глиняной миске.

От неожиданно знакомого запаха вдруг закружилась голова и тошнота подступила к горлу… Почему так бередят эти пряные горькие нотки? Да, не раз она готовила уже подобное зелье, но отчего сейчас даже сознание поплыло? Будто вот-вот проявится в памяти что-то давно забытое, подернутое туманом.

— Дай, — невидяще повернулась лекарка к девке и вырвала у той из рук мешочек с травами. Поднесла к лицу. Вдохнула.

В ушах зашумело, каменный пол под ногами закачался. Казалось, вот-вот, вынырнет на поверхность что-то, что никак не получалось вспомнить, что-то разбуженное запахом именно этих трав. Что-то страшное… И сердце сжалось от предвиденья тоски. Словно во сне, Айлиша повернулась к девушке, вернула ей заветные травки и каким-то чужим, незнакомым голосом взялась наставлять, протягивая склянку с коричневой настойкой:

— Вот это выпьешь утром, когда после бани остынешь. Да в тот день не делай, гляди, ничего. Только спи.

Девка сбивчиво благодарила, пыталась сдернуть с шеи бусы, пыталась зачем-то целовать лекарке руки, но та с неожиданной сноровкой вырвалась и выставила благодарную молодицу прочь, пока никто не пришел.

Выставила и растерянно опустилась на лавку. Силясь поймать, удержать ускользающие смутные воспоминания. Но вместо воспоминаний только гулкое эхо отзывалось в голове, учащенно билось сердце и ныли виски. Деревянной походкой девушка вновь подошла к столу и снова начала смешивать капли, с закрытыми глазами вдыхая запахи, растравляющие душу.

Одна капля, вторая. Теперь из другой склянки. Аромат становится гуще, к нему прибавляются терпкие нотки… И вот Айлиша уже куда-то летит… медленно. Ей тепло… кто-то держит ее так бережно, заботливо. Не Тамир, нет.

Вдох. Сладко-приторый дурман сушеницы…

«Куда это ты ее тащишь, сеновал-то у нас за конюшнями?»

Кто это говорил. Когда? Кому?

Знакомые нотки сушеных брусничных листьев. Горечь их отвара на языке…

«Ну и кто говорил мне, что эта не наблудит?»

«Она что — непраздная?»

Чужие голоса вторгались в разум, но вспомнить не получалось… да что же это! Словно со дна реки тащишь горсть песку, а когда подплываешь к поверхности, глотнуть воздуха — пригоршни пусты…

И тут Айлишу осенило. Колдовство! Она забыла про колдовство! Голубые искры полетели с кончиков пальцев в миску с настойкой, и запах медвяный, пряный, острый ударил в лицо. Запах крови. Ее крови!

«Сын у нее. Права ты, Бьерга, по любви зачали. По большой любви. Богами ребенок даренный».

Ихтор! Он говорит!

«Нельзя ей рожать».

Майрико!

«Да, подлость творим. Но так и не впервой ведь. Сам знаешь, отринет она Дар. Как талый снег в землю уходит, так и она уйдет в материнство. А нам целитель нужен!»

Бьерга.

Пол уплыл из-под ног.

Все закружилось, понеслось. А в голову раскаленными стрелами вонзались все новые и новые воспоминания.

Холод. Пот по всему телу. Боль. И по внутренней стороне бедер течет что-то горячее. Отстраненные деловитые голоса. Запах крови. Плеск воды в кадке. Сухие простыни. И голоса, голоса, голоса…

Голоса креффов, все решивших за нее, не давших жизни ее сыну, лишивших ее памяти, обрекших на медленный ужас, на страшное угасание и очерствение. Не позволивших даже помнить о том, что в ней зарождалась жизнь. Жизнь, безжалостно вырванная. Обманом. Тайной.

«Это чтобы скинула. А это, чтобы заспала все».

И она скинула.

И заспала.

Свое материнство. Своего сына. Свое счастье. Радость, которая не успела расцвести. Солнце, которое закатилось еще до восхода. Огонь, который лишь поманил и навсегда канул во тьму. И оставил ее одну — в холоде и страхе. Доживать долгие страшные дни ненужной чужой жизни. Среди равнодушных расчетливых людей.