Жонглёр

И потом, на самом деле, он мог быть занят неотложными делами. Не приходил, значит, не мог. Он всегда радовался их встречам, она чувствовала. И это льстило её самолюбию. А теперь как быть? Она надеялась, что слегка его раззадорит, поиграется с ним, как кошка с мышкой… Но никто же не ожидал такого оборота дел. Надо как-то исправлять положение, но как? Где и как его найти? Покопавшись в памяти, девушка с удивлением поняла, что ничего не знает о Фирсанове, кроме того, что отец его адвокат, а сам он учится на юридическом в университете. Ну не идти же, в самом деле, в университет, искать там юридический факультет? И что подумают окружающие? Можно попытаться разыскать адвокатскую контору отца, но эта идея понравилась ей ещё меньше, чем предыдущая. Она девушка порядочная и до такого не опустится. Должен же он, наконец, проявить упорство и снисходительность к ней и прийти. Она, конечно, собьёт с него спесь. Будет дуться, но не долго. Минут десять, пять от силы. Но ни меньше. Он всё же должен осознать масштабы своего проступка. А то потом он станет просто неуправляемым. А ей такой не нужен!

Так, ворочаясь на постели, Лиза потихоньку в своих рассуждениях допустила брак с Фирсановым. Он уже состоялся у неё в голове. Утомившись от мыслей и рассуждений, Лиза решила заснуть. Завтра обязательно появится. Либо он, либо решение, как его найти.

– По-другому и быть не могло, – сказал Александр Леонидович, внося свет. – Спит в моём кабинете. В чужой сорочке и с разодранной щекой – красота! Ты уже достиг вершин Санкт-Петербургского дна за эти два дня? Мне готовится к уголовному процессу или ты срочно эмигрируешь?

Фирсанов-старший поставил на дубовый рабочий стол портфель отличной кожи и расположился в удобном кресле. По диагонали от стола на кожаном диване его сын пытался прийти в себя от столь неожиданного вторжения отца в свой сон.

– Здравствуй, папа. И для начала успокойся. Эмоции и нервы первый враг юриста. Ты сам мне это говорил.

– Юриста, да, но не отца! Радует, что хоть что-то из моих нотаций остаётся в этой, – дотянулся и звучно шлёпнул по темечку своё чадо, – голове.

– Ночевал у Краснова, это его сорочка. Не мог же я весь день щеголять по городу в несвежей рубашке.

– Резонно и куртуазно или, кому как нравится, куртуазно и резонно, – согласился родитель.

– И щеку не «разодрал», а слегка порезал, когда брился, и по твоему рецепту быстро остановил кровь.

– Значит, я ещё на что-то гожусь.

– Папа, не передёргивай. Я отпраздновал нашу общую с тобой победу, хотя и не так, как предполагал.

– Мы выиграли дело, но это не означает, что ты на следующий же день имеешь право оккупировать мой кабинет. Намекаешь на то, что моё время вышло? Для таких действий, мой друг, ты должен долго и очень долго бегать в подмастерьях.

– Нисколько этому не противоречу. Готов и дальше вносить посильную помощь в успех семейного треста. Это не акт агрессии, а усталость.

– Или бурная ночь у Краснова?

– Успокойся. Ни хористок, ни излишнего алкоголя не было.

– Ага! Алкоголь всё-таки был! – Улыбаясь, Фирсанов-старший поднял вверх палец. – Как ты сам знаешь, мера у каждого своя.

– Ах, оставьте, Александр Леонидович! По факультету до сих пор ходят легенды о ваших похождениях и приключениях.

– Ну, знаешь ли… Молод был, горяч до чрезвычайности, зелен… Отсутствие ума давало пышные всходы.

– Ваша честь, подзащитный оговаривает себя! Требую прекратить прения сторон.

– Сказано уже с достаточной долей твёрдости. Я начинаю верить. Как ты знаешь, мой отец и твой дед был прекрасным врачом-пульмонологом. Большая половина лёгочников столицы были у него в пациентах. Было всё: и деньги, и уважение, и почёт. Конечно же он мечтал о том, чтобы и я пошёл по его стопам. И меня спровадили учиться в Италию.

– А дед был коварен, – отметил внук. – Вот бы мне вместо пронизывающего ветра – голубое небо, тёплое солнце и синие море.

– Ни моря, ни неба, ни тепла. Анатомический театр приводил меня и мой желудок в трепет, при виде крови я был готов рухнуть на кафельный пол прозекторской, а формалин буквально выедал мне глаза. Поэтому я чаще посещал обычные театры, чем анатомические и лекции на медицинском факультете. Страсть к искусству довела меня до того, что я запел.

– Запел? – переспросил вконец ошарашенный Леонид и комично пропел. – O sole, o sole mio?

– Запел, запел. В буквальном смысле этого слова. Только у меня все же тенор, а не баритон, как у вас, Леонид Александрович. В Италии иначе нельзя. – И без всякой подготовки красивейшим голосом классически спел:

– La notte, come allora, magica scende,
La luna splende e tu sei qui.
Mi sento un po’confuso…
non so capire e ti so dire solo cosi.
Come prima, più di prima t’amerò[12]

.