Читаем Жонглер Богоматери полностью

ЖОНГЛЕР БОГОМАТЕРИ

I

Во времена короля Людовика жил во Франции бедный жонглер по имени Барнабе, уроженец Компьеня, который странствовал по городам, показывая удивительные фокусы.

В ярмарочные дни он расстилал на площади ветхий, сильно потертый ковер и, зазвав детей и зевак затверженными остротами, перенятыми им от одного престарелого жонглера, принимал необыкновенные позы и ставил себе на нос оловянную тарелку.

Вначале толпа глядела на него равнодушно. Но когда, стоя на руках, вниз головой, он ногами подбрасывал и ловил шесть медных шаров, блестевших на солнце, или, перегибаясь так, что затылок касался пяток, придавал своему телу вид совершенного колеса и в этом положении жонглировал дюжиной ножей, вокруг него поднимался гул восторга, а монеты так и сыпались на ковер.

Однако, как и многим людям, живущим своими талантами, Барнабе из Компьеня жилось нелегко.

Зарабатывая хлеб в поте лица своего, он дороже, чем ем? полагалось бы, расплачивался за грехопадение прародителя нашего Адама.

К тому же, он не мог трудиться столько, сколько ему хотелось. Деревья нуждаются в солнечном свете и тепле, чтобы цвести и приносить плоды; в этом нуждался и Барнабе, чтобы показывать свое чудесное искусство. Зимой он был словно полумертвое дерево, лишенное листвы. Обледенелая земля была жестка для жонглера. И, как стрекоза, о которой говорит Мария Французская [1], он в студеную пору страдал от голода и холода. Но так как сердце у него было бесхитростное, то он кротко переносил лишения.

Он никогда не задумывался над происхождением богатств или над неравенством человеческих судеб и твердо верил, что если этот мир плох, то мир иной обязательно будет прекрасен, и эта надежда его поддерживала. Он не следовал примеру плутоватых и нечестивых шутов, которые продали свою душу дьяволу, никогда не хулил имя господа своего, жил честно и, хотя не имел своей жены, но не желал и жены ближнего, ибо женщина злокозненна для сильных мужей, как это явствует из истории Самсона, рассказанной в священном писании.

Надо сказать, что он не был склонен к плотским вожделениям, и ему труднее было отказаться от бутылки, нежели от женщины. Ибо, будучи весьма воздержанным, он все же любил выпить в жаркие дни. Он был благочестив, богобоязнен и ревностно чтил пресвятую деву.

Входя в церковь, он никогда не забывал преклонить колено перед образом богоматери и обращался к ней с такой молитвой: «Госпожа моя, вверяю вам свою жизнь до тех пор, пока богу не будет угодно отнять ее, а когда умру, приобщите меня к райскому блаженству».

II

И вот однажды вечером, после дождливого дня, когда, держа под мышкой шары и ножи, завернутые в ветхий ковер, он шел, грустный и сгорбленный, в поисках какого‑нибудь сарая, где можно было бы переночевать голодному, он увидел монаха, бредущего по той же дороге, и вежливо ему поклонился. Так как они шли рядом, то невольно разговорились.

— Друг мой, — сказал монах, — почему вы одеты во все зеленое? Может быть, вы изображаете шута в какой‑нибудь мистерии?

— Нет, отец мой, — ответил Барнабе, — зовут меня Барнабе, и по ремеслу своему я жонглер. На свете не было бы лучшего занятия, если бы оно кормило меня каждый день.

— Друг Барнабе, — возразил ему монах, — подумайте хорошенько о том, что вы говорите. Нет удела прекраснее, чем удел монахов. Они возносят молитвы господу, богоматери и святым, и жизнь их — непрестанное славословие всевышнему.

Барнабе ответил:

— Отец мой, сознаюсь, я говорил как невежда. Ваш удел не может сравниться с моим, и хотя велика заслуга танцевать, удерживая носом палку, на которую положена монетка, все же она несоизмерима с вашими заслугами. Я мечтал бы, подобно вам, отец мой, ежедневно служить молебны и более всего- молебны пресвятой деве, к которой питаю особенное благоговение. Я охотно отказался бы от искусства, которое прославило меня более чем в шестистах городах и селениях от Суассона до Бовэ, ради того только, чтобы постричься в монахи.

Святой отец был тронут простодушием жонглера и так как отличался проницательностью, то угадал в Барнабе одного из тех простодушных людей, о которых господь наш сказал: «Да пребудет с ними мир на земле!»

И поэтому он ответил:

— Друг Барнабе, пойдемте со мной, и я помогу вам поступить в монастырь, настоятелем которого состою. Тот, кто привел Марию Египетскую [2]в пустыню, послал меня вам, чтобы обратить вас на путь истинный.

Так Барнабе стал монахом. В монастыре, куда он был принят, все соревновались в служении святой деве, и каждый посильно посвящал ей талант, дарованный ему богом.

Сам настоятель сочинял книги, трактующие, согласно правилам схоластики, о добродетелях божьей матери.

Брат Морис искусной рукою переписывал эти трактаты на велене.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тайная слава
Тайная слава

«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона». Сразу оговоримся, редакция ставила своей целью представить А. Мейчена прежде всего как писателя-адепта, с 1889 г. инициированного в Храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари, этим обстоятельством и продиктованы особенности данного состава, в основу которого положен отнюдь не хронологический принцип. Всегда черпавший вдохновение в традиционных кельтских культах, валлийских апокрифических преданиях и средневековой христианской мистике, А. Мейчен в своем творчестве столь последовательно воплощал герметическую орденскую символику Золотой Зари, что многих современников это приводило в недоумение, а «широкая читательская аудитория», шокированная странными произведениями, в которых слишком явственно слышны отголоски мрачных друидических ритуалов и проникнутых гностическим духом доктрин, считала их автора «непристойно мятежным». Впрочем, А. Мейчен, чье творчество являлось, по существу, тайным восстанием против современного мира, и не скрывал, что «вечный поиск неизведанного, изначально присущая человеку страсть, уводящая в бесконечность» заставляет его чувствовать себя в обществе «благоразумных» обывателей изгоем, одиноким странником, который «поднимает глаза к небу, напрягает зрение и вглядывается через океаны в поисках счастливых легендарных островов, в поисках Аваллона, где никогда не заходит солнце».

Артур Ллевелин Мэйчен

Классическая проза