Жонглёр с тиграми

Вместо ответа из Бомбея прибыл Мани Пиллаи из Мадраса.

С первой же минуты я понял, что он мечтает о карьере политика. Об этом говорило всё — то, как он пожимал руку, как держался, как то и дело упоминал имена известных лиц; все министры, казалось, были его одноклассниками, а Раджив Ганди — личным другом. Мани Пиллаи носил толстенные очки в черной пластмассовой оправе, и из-за мощных линз его глаза, казалось, были размером с устриц. Спереди он лысел, а сзади отращивал длинные волосы. И ещё он то и дело похохатывал, как будто замышлял какую-то каверзу.

— Последние пять лет я разрабатываю экономическую модель, которая произведет настоящую революцию в системе нашей страны, — гордо сообщил он за обедом (угощал он).

— А мне казалось, вы работаете в нашем агентстве в Мадрасе.

— Ну… да. И это тоже, — неохотно признал он.

Обедали мы в ресторане, расположенном на последнем этаже отеля в центре Дели[136]. Из окон открывался вид на залитую смогом столицу. А ко мне вернулась амёба, причем, поднимаясь в скоростном лифте, я явственно ощутил, что мой желудок оборвался в момент ускорения. Пришлось извиниться и отправиться искать туалет. Когда я попытался выйти из кабинки, оказалось, что дверь заело. Я взывал о помощи минут десять, а то и больше, хотя знал, что ресторан находится вне пределов слышимости. Так что я принялся биться об дверь и пинать ее, и в конце концов преуспел — выбил петли. Так, окно я уже как-то сломал, теперь вот дверь… Я понемногу становился профессиональным вандалом.

Я отсутствовал почти полчаса, но Мани всё ещё изучал меню. Мое долгое отсутствие его, похоже, не обеспокоило. Я тем не менее счел нужным объясниться:

— Я закрыл дверь в туалете так, что не сумел её потом отпереть.

— Зачем?

Интересный вопрос.

Но реакция Мани всегда была не вполне обычной. Во время обеда он ухитрился не ответить почти ни на один мой вопрос — старый трюк политиков! — зато очень подробно рассказал мне о своем проекте создания нового языка, который объединил бы страну[137].

— Понимаете, с английским языком связано слишком много негативных ассоциаций. Радж, угнетение и всё прочее. А теперь ещё и американский империализм. Я же пытаюсь создать нечто вроде эсперанто Шоу[138], но на основе санскрита. Хинди — это язык только части народа. А мой язык, — я ещё не придумал ему названия, — будет всеобщим.

После долгого обеда с Мани (вдобавок удлиненного моим заключением в кабинке) я знал взгляды Мани решительно на всё на свете, кроме одной лишь проблемы, а именно: как нам удержать контракт в Химачал-Прадеше.

— Может быть, поговорим о непосредственной проблеме, в связи с которой вы прибыли? — осторожно предложил я по дороге в офис.

— Вы про Химачал? А, не беспокойтесь. Это легче легкого. Будем представлять его так, как вы представляли бы Швейцарию — только без часов и швейцарской эффективности…

Прежде чем я ответил, он добавил:

— Послушайте, нельзя ли позаимствовать вашу машину на вторую половину дня? У меня назначена очень важная встреча с министром, которого заинтересовал мой экономический план.

К вящей досаде Джорджа и моей Мани завел обыкновение брать мою машину ежедневно, все дни, что он был в Дели. В результате мне пришлось каждый день или дожидаться его в офисе, или, если машина Умма была свободна, пользоваться ей. Я попытался предложить Мани брать машину Умма, но ему эта идея не понравилась.

— Странный человек этот мистер Мани из Мадраса, — заметил однажды Джордж по дороге в мой отель.

Вообще-то вряд ли стоило позволять Джорджу отзываться об одном из ведущих сотрудников фирмы в подобном критическом ключе, но любопытство взяло верх и я спросил:

— Что же в нем странного?

— Он постоянно говорит сам с собой. Я сначала думал, что он обращается ко мне, но он говорит не со мной. Он всё время разговаривает сам с собой.

— И о чем же он говорит?

— В основном он говорит на тамили, сэр, так что я его не понимаю. А когда он говорит на хинди, то это всё только о правительстве.

Как-то за обедом (опять очень долгим) Мани заявил:

— Похоже, бизнес у вас тут не слишком бурный. Вам нужны клиенты. Думаю, я могу вам помочь. Я учился тут в университете, и у меня есть очень хорошие связи.