Жора Жирняго

— Раньше!.. Ха!.. Сказанула! Ты еще вспомни, что при царе Горохе было! — она яростно стряхнула пепел в кофейную чашку. — Раньше клиент деликатный был, понимающий… юморной! Бывало, преподнесет французскую губную помаду… Уже симпатично, верно? Ну, поблагодаришь… А губы как возьмешься красить — а там внутри-то — червончик намотан… Ненавязчиво так! Со вкусом!.. А иной раз — и четвертачок… Элегантно, скажи?

Когда из желтоватых дверей с табличкой «А. С. Райхерзон» наконец выкатилось квохчущее, смахивающее на кастрированного гнома существо, Жора, отсчитав двадцать секунд, вежливо постучал…

— Здг'а-а-авствуйте!.. Давайте мы с вами заг'егистг'иг'уемся, г'одненький! — прокричал Аркадий Самуилович свою дежурную шутку, которую он регулярно использовал на протяжении тридцатилетней практики. — Вы, г'азумеется, не будете пг'отив?!

Жора прокричал ему вкратце историю своей жизни — и, в деталях, историю болезни...

— Булимия магна-циклопика! — радостно констатировал психиатр. — С ведущим булимо-циклопическим синдг'омом!

Он посмотрел на Жору так, словно тот, получив наконец давно искомое, может теперь поблагодарить и уйти. Жора закусил губу и вперился в пол. Аркадий Самуилович раскрыл какую-то тетрадь, энергично стряхнул в сторону старинную ручку и полностью ушел в себя. Зaписывая, он изредка переводил дух, издавая задумчиво-отрешенные звуки: у-пу-пу-пу-у-у!.. пу-пу-пу-у-у!.. Прошло минут десять...

— А делать-то что?.. — вышел из оцепенения Жора.

— Пг'остите?! — оживился Аркадий Самуиловович.

— Что дела-а-ать?!! — взвыл Жора.

— Ну что вы так кг'ичите, г'одненький?! — обиженно поморщился Аркадий Самуилович. — Я пока, слава богу, пг'евосходно все слышу... Не надо так надг'ываться…

Жора тихо заплакал. За окном, очень близко, был виден золотой церковный купол. Рука, что когда-то, хамским жестом, низвергала крест, — теперь, тем же хамским жестом, этот крест водружала.

— Г'азденьтесь, г'одненький, — свойски подмигнул ему Пельмень, — я вам пг'ощупаю бг'юшную полость.

Жора приспустил брюки, лег на холодную кушетку и задрал рубашку.

Где-то невдалеке с мощным подземным гулом шли танки. По телевизору, уже третий день, плясали вприсядку березки, лебеди, раки, щуки.

Рьяно засучив рукава, то есть обнажив волосатые свои поршни, Аркадий Самуилович, словно меся тесто в гигантской квашне, попытался достичь Жориной нутряной, самой глубинной тайны.

— А за большое вы, г'одненький, ходили, навег'ное, еще до пег'евог'ота?!. — элегически предположил с психиатр.

Жору прорвало; он зарыдал. Рыдать было не так-то просто. Пельмень бросался на Жорин живот яростно, всем телом, как на амбразуру, как бык на багряную тряпку, как хряк, пытающийся честно покрыть неожиданно большую свинью.

Жорины рыдания Аркадий Самуилович принял за полное и безоговорочное раскаяние. Он сел за стол и отдышался.

— Пища пг'оглатывается г'егуляг'но, а пг'ямая кишка г'егуляг'но не опог'ожняется! — начал он укоризненно. — От этого пг'оисходит...

Зазвонил телефон.

— Да!! — крикнул Аркадий Самуилович в трубку. — Здг'авствуйте!!.. Что?!.. Как?!.. Ска... Скалкой?! Дефлог'иг'овала себя скалкой!! Пг'екг'асно!!.. Пг'екг'асно!!.. Пг'евосходно!!.. Это не ко мне!! Это не ко мне, г'одненькие!! Покажите ее сначала на эндокг'инологическом!! Да!!.. Ваг'енникову!! — Аркадий Самуилович резко положил трубку и, с прежней лекционной интонацией, продолжил: — ...пг'оисходит специфическое г'аздг'ажение токсинами пищевого центг'а в ког'е головного мозга, что пог'ождает зве-е-ег'ский... (он разверз рот и выпучил глаза) аппетит!.. Пг'ичем в г'езко извг'ащенной, пг'авильнее сказать, пег'вег'зной фог'ме!..

«Что же делать?! — стучало в отравленном фекальными токсинами Жорином мозгу. — Ни хрена... ни хрена он не рубит!.. Это же крышка!.. мне крышка!.. Светило долбаное!..»

— Кто-нибудь из г'одственников подобным стг'адал?! — прокричал наконец эскулап. (Что, в переводе на человеческий, значит: не думаете ли вы, что на Скрижалях Судьбы ваша болячка давным-давно уж записана?.. И вымарать ее оттуда мы не можем?..)

— Все, все родственники страдали, страдают и страдать будут!! — заорал Жора.

— Ну так что же вы хотите?!.. — обрадовался психиатр. — Два сг'едства!..

Он вздохнул, выпучил губы и, мягко барабаня сардельками по столу, выдал череду задумчивых у-пу-пу-у-у!.. пу-пу-пу-у-у!.. Затем привел в порядок рукава. Затем взял обгрызенный карандаш и почесал им ухо.