Жора Жирняго

И все эти события память народная, не сделав никаких выводов, выбросила на свалку истории незамедлительно. Тем более что такого рода «страницы истории» не остались где-то в прошлом, а, плавно перетекши в настоящее, неукротимо устремлялись в будущее. Следовало успеть увернуться, дать дорогу потоку. До «хранения» ли тут? («Река времен в своем теченьи // Уносит все дела людей // И топит в пропасти забвенья // Народы, царства и царей...» При фразе «река времен» мне всегда видится сточная канава. Или ржавая канализационная система. Или попросту фановая труба. — Т. С.)

Так вот: с такой-то памятью — у такого народа — до Жоры ли тут?

Хотел было сунуться назад — в гламур и глянец, а там уже красивых двадцатидвухлетних — как сельдей — точнее, как арестантов в бочке. Но Жора к этому был готов; он быстро сориентировался, переориентировался, переквалифицировался в кого-то там из неудавшегося графа Монте-Кристо, и начал новое свое новое громыхание с того, что — в одном из самых горластых листков столицы — выгрыз себе постоянную колонку под названием «Свой шесток».

Там он возникал ежепятнично — в неотъемлемом, даже как бы неразъемном с головой аксессуаре, ставшем в некотором роде его, Жориным, Trade Mark, если не сказать Logo (ну да: пушкинские бакенбарды, лермонтовский ментик, базедовы салтыково-щедринские очи, пешковские усищи, есенинский чубчик кучерявый — и т. д.).

Итак, Жора еженедельно взлезал на свой шесток (от чего тот трещал и страдальчески прогибался) — то есть взгромождался на самую верхотуру этой колонки — и оттуда, наподобие Импровизатора из «Египетских ночей», с незамутненной, наработанной поколениями Жирняго, бесперебойной бойкостью порол правду-матку, сапоги всмятку, на любую тему.

Не возникала еще такая закавыка в подлунном мире, которая бы заставила Жору, потупив очеса, хоть на малую толику усомнился в своей компетентности. У некоторых болезненно мнительных читателей возникала даже невольная аберрация: казалось, все эти «общественные вопросы» высосаны из жоро-жирнягинского хваткого перста — причем всецело для того, чтобы поддержать его, жоро-жирнягинский, уровень матпроживания. А других задач и целей у этих вопросов нет. Словно бы даже этих самих вопросов — и даже никакого общества нет! — а есть только Жора Жирняго с его мифологическим обжорством — аберрация, полярная той, которая постигла подданных голого короля, но все равно аберрация.

Изюминка состоит в том, чем же именно — ради такой жизненно важной цели — сочинитель захламляет мозги ближнего. Вспомним Чехова, который с тихим отчаянием призывал по возможности облагородить половой инстинкт! Почему он обошел вниманием инстинкт пищевой? Видимо, на такие воззвания ему уже не хватило здоровья.

Итак, вот — значительно сокращенный — перечень предметов, по поводу которых Жора-в-Шляпе бесперебойно выдавал his point of view: качество нашего мяса; наши отцы и не наши дети, цена нашего аборта; из чего у нас делают мыло; нитратные добавки в говядину; тотальная девальвация демократии; наша экзистенция метафизики; наша метафизика экзистенции; спрос на смоквенские кисломолочные продукты; качество — всегда враг количества; жены и любовницы новых русских и традиционных французов; западная сегрегация интеллектуалов; климактерический климат; курение нам не так страшно, как алкоголизм; возрождение нашей смоквенской суверенной безнравственности; западное вегетарианство как часть оппортунизма; татуировки — это не для наших женщин; некоторые деловые преимущества английского языка; мы не рабы; настоящих либералов нигде в мире нет; мира нет среди либералов; релятивизм как догма; их политкорректность — это сектантство; мусорный ветер перемен; интеллигенции на западе нет; мы ленивы и нелюбопытны; наше безвременье; наша свинина на рынке и в магазине; смоквитянин и несмоквитянин на рандеву; наши нищие — это загримированные актеры; их феминизм и наша наркомания — это одно и то же; токсикомания и коммунизм — это одно и то же; тоталитаризм и литотатаризм — это одно и то же; шовинизм и вишонизм — это одно и то же; демократия и либерализм — это не одно и то же; свинина и телятина — это не одно и то же; антисемитизм и антисионизм — это не одно и то же; панславизм и евразийство; менты и уркаганы; Ромео и Джульетта, etc. — в принципе, несмотря на разношерстность и разнокалиберность, все эти безбрежные поля человеческой мысли легко подходят под общий знаменатель: «а вот еще такой случàй был».