Жора Жирняго

Все эти трюки-приемчики рыночного наперсточника непременно вызывали технические и, главное, умственные помехи у телепользователей, но они не роптали, так как Жора, по крайней мере, не выдавал себя за Иисуса Христа, а в наши дни это уже ой как немало.

Был у него, правда, один невинный закидон, но массовый телезритель этого не замечал. Однако — на зоркий взгляд естественников, еще в юности утративших мечтательность в анатомических театрах, — это был, безусловно, нервный тик.

Проявлялся тик следующим образом. Деловито подплывая к экрану, Жора, вместо — ожидаемого по жанру — пускания пустопорожних пузырей («Добрый вечер, дорогие телезрители»), с ходу выдавал две стандартных фразы — только других. Циничным естественникам было отчетливо видно, что делает он это как бы не своей волей. Выглядит это так: он бы и рад помолчать, но какой-то системный error его синапсов порождает сбой в отправке нервных сигналов к лицевым мышцам, в частности, к круговой мышце рта; ротовое отверстие разверзается; находящийся на дне ротовой полости мышечный орган жевания и глотания, угнетенный своей речевой функцией, подневольно проделывает сотню суетливо-мелких движений. Это финальная фаза тика. Ее звуковым результатом и являются два тезиса.

Тезис первый:

— Писательство — это не профессия.

Тезис второй:

— Написание книг — это не работа.

С данных тезисов Жора всегда начинал свою передачу.

Дескать, я глубоко осознал имевшее место недоумство и грешки своей молодости. Осознал, искренне раскаялся — и сделал правильные оргвыводы.

Следовало понимать Жору так, что «настоящая профессия» — это именно култыхаться в телеящике, а «настоящая работа» — это создавать своему телекултыханию ореол телеподвига. (Невозмутимость — наш рулевой.) Означенные же фразы — в сугубо утилитарном отношении — следовало считать визитной карточкой Жоры (девизом / слоганом его бренда: паролем на вход в Закрома).

Телепользователи, отлично понимая (причём именно умом, большого ума не надо), чем именно вызван телемезальянс потомка ханов-мандаринов и бывшего писателя (мезальянс, который стал бы подлинной катастрофой для настоящего хана-мандарина и настоящего писателя), Жоре от души сочувствовали. Кому супчик жидковат, кому жемчуг мелковат — но не будем мелочны, «всем кушать хотца» (выражение Жоры), и жемчуг для кого-то, возможно, так же насущно важен, как супчик. Народ Жору жалел: сегодня ты, завтра я, чего там; от тюрьмы да сумы, etc.

Однако те немногие телепользователи, в чьих головах еще квартировало подобие мысли, считали так: вот-де бьется Жора, как мышь в лохани с молоком, — этакая гигантская мышь психоделических натюрмортов — бьется, колотится-колготится в борьбе за персональную продовольственную программу — и вот, глядишь, молоко взобьется до масла, и встанет Жора наконец на твердую почву и завяжет навсегда с этим вопиюще не царским делом. Но жидкость телеящика, в которой безостановочно бился-колготился Жора, увы, так и не переходила ни во что прочное, вследствие чего напрашивался неприятный вывод, что исходная жидкость являлась, видимо, не молоком.

В конце концов, помимо обычного телекултыхания (которое, в отличие от потребностей желудка, было хоть и частым, но, увы, не регулярным), Жора, оттяпав конкуренту ногу, отгрызши другому недотепе руку, сумел наконец вкусить меда и млека эксклюзивно-элитарной super-программы.

И начал выступать в пикантных тандемах. Одна часть тандема («гость программы», приглашаемый Жорой на съедение) была скандально-яркой (скандалами самого разного свойства). Функция этой части была такова, чтобы по-ярмарочному цепко, ухватить зеваку-«орануса» за любую часть тела, желательно за желудок или гениталии, и не выпускать уже до конца.

Жора же олицетворял собой ум, совесть, здравый смысл, — одним словом, как сказал бы один из любимых писателей Тома, — норму. Считалось при этом, что он бесстрашно сдирает с лицемеров их маски и, будучи в прошлом сантехником человеческих душ, посредством хитроумной, безжалостной, но для блага же самой жертвы необходимой вивисекции, предоставляет публичному обозрению истинную внутреннюю конструкцию заплывшей на огонек инфузории.

Считалось, что это «срывание масок» есть проявление Жориной принципиальности, личной отваги, ума и даже безоглядного рыцарства.

Правда, не самая понятливая часть телеконтингента, пристыженная и угнетенная своим низким IQ, никак не могла взять в толк: это что — действительно такая физиологическая потребность, мать твою, у «гостей программы» — чтобы с них всенепременно маски срывали?!! Этакая пикантная, хоть режь, мазохистская (она же эксгибиционистская) потребность. И приспичит же вдруг индивиду этакое хирургическое вмешательство, елки-палки! Жил-жил человек, и вдруг — ну просто конец его жизни, и все тут, если Жора Жирняго — в благородном своем порыве — не сорвет с него маску! Нету ему без того жизненки — хоть поди топись в выгребной яме! (Ни хрена не поймешь с элитой этой долбаной, ёкарный ты бабай…)