Жозеф Бальзамо. Том 2

— Имейте в виду, — предупредил Рафте, — что пристав, отдавая письмо, смеялся во всю глотку.

— Вот дьявол! Это и впрямь не предвещает ничего хорошего. Ну все равно, давай, — проворчал маршал.

— Он еще добавил, что, дескать, его светлость герцог д'Эгийон советует вручить это письмо монсеньору маршалу немедленно.

— Боль, ты не вырвешь у меня признание в том, что ты есть зло! [40]— воскликнул почтенный маршал, недрогнувшей рукой сломал печать и принялся за чтение.

— Что-то вы кривитесь! — заметил Рафте, сложив руки за спиной и наблюдая за герцогом.

— Неслыханно! — продолжая читать, пробормотал Ришелье.

— Судя по всему, дело нешуточное?

— А ты, я вижу, и рад.

— Конечно, поскольку я не ошибся.

Маршал между тем читал дальше.

— У короля доброе сердце, — изрек он вскоре.

— Он назначил господина д'Эгийона министром?

— Нет, он распорядился еще лучше.

— О! Каким же образом?

— Прочти и скажи, что ты об этом думаешь.

Рафте в свой черед пробежал глазами записку; она была написана рукою герцога д'Эгийона и содержала следующее:

«Дорогой дядюшка!

Ваш добрый совет принес плоды: я поверил свои печали прекрасному другу нашего дома г-же графине Дюбарри, и она соблаговолила передать мои признания его величеству. Король был возмущен насилием, учиненным гг. из парламента над его преданным слугою, и в тот же день на совете отменил решение парламента и предписал мне и далее отправлять обязанности пэра Франции.

Зная, как обрадует Вас эта новость, посылаю Вам, дорогой дядюшка, копию решения, принятого сегодня его величеством на совете. Я велел секретарю переписать его, и, таким образом, Вы узнаете о нем раньше всех.

Примите уверения в моем нежном к Вам почтении, дорогой дядюшка, и не оставляйте меня и впредь своими милостями и добрыми советами.

Герцог д'Эгийон».

— Он вдобавок еще и насмехается надо мной! — воскликнул Ришелье.

— Сдается, что так, монсеньор.

— А король-то! Король! Лезет в это осиное гнездо!

— Вчера вы не желали этому верить.

— Я не говорил, что он туда не полезет, господин Рафте, а лишь сказал, что ему удастся найти выход. Ну вот он и нашел, как видишь.

— Суть в том, что парламент потерпел поражение.

— И я вместе с ним!

— Сегодня — да.

— Навеки! Я еще вчера это предчувствовал, а ты меня так утешал, что ясно было: добром дело не кончится.

— По-моему, унывать вам еще рано, монсеньор.

— Вы олух, метр Рафте. Я побежден, и за это мне придется платить. Быть может, вы не понимаете, насколько тягостно для меня быть посмешищем в Люсьенне, а ведь в эту минуту герцог глумится надо мною в объятиях госпожи Дюбарри. Мадемуазель Шон и господин Жан при мысли обо мне животики надрывают от смеха, и даже негритенок набивает рот конфетами да хихикает. Проклятие! При всем моем добродушии я вне себя от ярости.

— Вы в ярости, монсеньор?

— Вот именно, в ярости.

— Стало быть, вам не следовало делать того, что вы сделали, — философски заметил Рафте.

— Но вы же сами толкнули меня на это, господин секретарь.

— Я?

— Да, вы.

— Да какое мне дело до того, будет господин д'Эгийон пэром Франции или нет? По-моему, ваш племянник никакого вреда мне не причинил.

— Вы наглец, господин Рафте.

— Вы твердите мне это уже сорок девять лет, монсеньор.

— И буду твердить.

— Но уже не сорок девять лет, а меньше, это меня утешает.

— Так вот как вы мне сочувствуете, Рафте!

— Не вам, сударь, а вашим страстишкам. Вы же умный человек, а совершаете глупости, непростительные даже для такого болвана, как я.

— Объяснитесь, господин Рафте, и если я был в чем-то не прав, то возражать не стану.

— Вчера вам хотелось отомстить, не так ли? Вы желали насладиться унижением вашего племянника, желали любой ценой добиться постановления парламента, а потом ловить каждое содрогание, каждый трепет вашей жертвы, как выражается Кребийон-младший. Но за такие спектакли следует платить, господин маршал, такое удовольствие стоит недешево. Что ж, вы богаты, господин маршал, так платите же, платите!

— А как бы вы поступили на моем месте, господин остроумец?

— Никак. Сидел бы и ждал, не подавая признаков жизни. Однако стоило госпоже Дюбарри обнаружить, что господин д'Эгийон не так стар, как вы, у вас руки стали чесаться от нетерпения столкнуть ее с парламентом.

Маршал в ответ лишь что-то буркнул.

— Право, — продолжал Рафте, — парламент достаточно чуток к вашим подсказкам: он поступил бы так, как вы хотели; постановление было бы издано, затем вы предложили бы свои услуги племяннику, а он ничего бы и не заподозрил.

— Прекрасно, я признаю, что был не прав, но должны же вы были меня предупредить?

— И не дать злу свершиться? Вы принимаете меня за кого-то другого, господин маршал! Вы же всем подряд твердите, что создали меня, обтесали, а сами хотите, чтобы я не приходил в восторг, видя, как творится глупость или приближается беда? Да полно вам!

— Так что же, по-вашему, приближается беда, господин чародей?

— Безусловно.

— Какая же?

— А вот какая: пока вы упрямитесь, господин д'Эгийон найдет способ помирить парламент с госпожой Дюбарри и в тот же день станет министром, а вы отправитесь в изгнание… или в Бастилию.